Мой пленник - Алина Савельева

Сотни лет наша семья процветала и входила в число самых богатых и влиятельных людей страны, но с тех пор, как исчез папа, все изменилось. Я не хочу верить, что он погиб, отказываюсь идти в суд, чтобы признать его официально умершим. Но именно поэтому и не могу вступить в права наследства.

У меня нет доступа к его счетам, я не могу продавать имущество, где он числится собственником, и не могу ничего сделать с приходящим в упадок замком. У меня практически не осталось собственных средств, и доход с каждым месяцем все меньше.

Люси может часами болтать о каком-нибудь ток-шоу или сплетничать о светских львицах Марселя. А я все чаще задумываюсь о том, что вскоре вся эта жизнь будет для меня просто красивым воспоминанием.

– Извини, нужно ответить, – перебиваю подругу, увидев входящий звонок Госса.

Пришлось выйти на балкон, чтобы подруга не слышала разговор.

– Привет, как там наш… сувенир? Желает разговаривать?

– Мне кажется, он сломался! – радостно верещит мне в трубку кузен. – Он сегодня не ел ничего и только один раз вставал с кровати.

В отличие от Госса, я не спешила радоваться, сомневаясь, что это не хитрая игра русского. Скорее всего, или больным хочет прикинуться, или забастовку решил устроить.

– Завтра вечером приеду, – пообещала я, решив, что еще один день без еды этот боров точно протянет, если не передумает притворяться.

Рано приехать на остров не получилось, и Госс извел меня звонками, паникуя, что русский умрет у нас в подвале.

– Он весь день лежит в одной позе с закрытыми глазами! – пугал меня кузен, звоня каждый час и докладывая, что пленник совсем плох.

По пути в кабинет отца я все больше впадала в отчаяние, видя, как дорогая мебель и прочее приходят в негодность. Еще пару зим, и я не смогу за них выручить и пары евро.

Госс сидел у камина, играя в свои дурацкие игры, а я первым делом прошла к монитору. Пленника в видимом пространстве не было, и я испугалась, что он удрал, пока мой кузен воюет с виртуальными монстрами.

– Где он? – громко спросила я, напугав Госса, который за звуками своей игры не слышал, как я вошла.

– Эми, у меня сердце остановилось! В душ ушел… час назад… – взглянув на наручные часы, опешил Госс.

Отбросив свою игрушку, кузен присоединился ко мне, уставившись в монитор, будто я слепая и не заметила такого огромного медведя где-то.

Мы молча переглянулись, наверняка думая об одном и том же, что русский каким-то образом выбрался.

– Я не открывал его ни разу! Еду только в кошачью дверку подавал! – принялся оправдываться Госс.

– Дверь закрой, – отправила я кузена, доставая из ящика стола пистолет и пульт от браслета пленника.

Но ни то, ни другое не пригодилось, минут через десять русский вышел из санузла абсолютно голый, на ходу растираясь полотенцем. Может, он всегда так долго моется, но, скорее всего, ему действительно нездоровится. Движения вялые, шаг тяжелый и его немного качнуло в сторону, когда он надевал джинсы.

Разглядывать обнаженное тело чужого мужчины не самое подходящее занятие для девушки моего круга, тем более несвободной, но я не удержалась, оправдывая свое любопытство необходимостью оценить его физическое состояние.

Если бы Люси увидела этого мужчину в таком виде, она бы уже была в его кровати, и я бы ее не осуждала. Такой экземпляр пропустить нельзя, даже если он не слишком умелый любовник.

Узник снова не стал надевать футболку и улегся на кровать в одних джинсах, вытянувшись во весь рост. Улегся он на живот, и его татуировка на спине отрезвила меня как ведро ледяной воды.

– Госс, пойдем, поможешь мне! – надумала я дать русскому шанс еще раз.

Кузен натянул на лицо маску, боясь стать заклятым врагом русского, а мне было плевать, этот медведь уже отнял у меня все.

– Пристегнешь его, пока я буду держать его на прицеле.

Я не знаю изначального предназначения этой комнаты, сколько я себя помню, она служила кладовкой для хранения всякого барахла, нужного для подводного плавания, потому что была ближайшей от выхода на воду.

Когда мы вошли к пленнику в гости, он не даже не шелохнулся, но было отчетливо видно, как напряглись его мышцы на спине, будто у тигра в засаде перед прыжком.

– Мой пистолет направлен тебе в голову, – предупредила я, немного соврав, целилась я в плечо, но ему знать об этом не положено, – я хочу поговорить, не оказывай сопротивления.

Русский открыл глаза, разглядывая нас, словно оценивая свои шансы, и Госс с перепугу нажал на пульт его браслета, посылая сильнейший разряд тока.

– Что ты творишь? – глядя, как тряхнуло пленника и он обмяк на кровати, воскликнула я, ругая этого труса.

– Он хотел на тебя прыгнуть, ты не видела, как он сгруппировался? – оправдывался Госс, а я не могла ответить, видела или нет, я не смотрела на его руки, потому что меня приковал взгляд пленника.

В нем была столько ненависти и злости, что я почувствовала их буквально каждой клеточкой. В этом нет ничего удивительного, он будет меня ненавидеть с каждым днем все больше, но почему-то на душе было паршиво, хотя другого я не ждала, да и не нужно мне его хорошее отношение.

Пока медведь был обездвижен, Госс пристегнул его наручниками, прямо в таком же положении.

– Уходи и закрой нас снаружи, если он сможет освободиться и свернуть мне шею, ты знаешь, что делать.

Отправив Госса за монитор, я подошла к кровати, разглядывая татуировку на спине пленника. С первого взгляда она самая обычная, от шеи и по лопатки небольшой крест, от которого расходятся крылья, но на самом деле на каждом перышке этих крыльев есть фразы, о которых много раз рассказывал мне мой отец.

Прописаны они так ювелирно, что только приглядевшись, можно увидеть эти слова, при беглом взгляде кажущиеся просто опереньем.

Я не удержалась и коснулась этих надписей, обводя каждое перышко пальцами. Гладкая кожа русского была приятна на ощупь, но очень горячая. Присев на корточки, я опустила ладонь на его лоб. Черт побери, он горит! И это не Госс его поджарил и не хитрая игра, такую температуру невозможно нагнать специально!

Я вглядывалась в его лицо, и, как в каком-то фильме ужасов, он неожиданно распахнул глаза, так что мое сердце провалилось от страха, пропустив пару ударов.

– Ты мне нужен живым! – разозлилась я, что напрасно тащила его через границы,