Филфак (СИ) - Гордеева Алиса

Мой истошный стон заглушается внезапным раскатом грома, а непрошенные слёзы смешиваются на щеках с мелкими каплями дождя. Прикрываю ладонью рот и несмело подползаю ближе, жадно рассматривая незнакомца. В его светлых, цвета зрелой пшеницы волосах запутались травинки и длинные иголки хвои. Некогда белоснежная рубашка заляпана грязью и небрежно выбилась из чёрных брюк, оголяя накаченный пресс. Приглядываюсь к груди паренька — хочу верить, что тот просто спит, но признаков жизни не нахожу. Тогда, пересилив страх, беру несчастного за руку в области запястья и пытаюсь нащупать пульс, но сумасшедшее биение собственного сердца не позволяет уловить его слабое и тихое.

— Аня! — подобно раскату грома разносится по лесу голос Царёва. — Ты где? Дождь начался!

Открываю рот, чтобы ответить, но, кроме удушливого хрипа, ничего не получается из себя выдавить. Смахиваю с лица слезливо-дождевую влагу и тянусь к шее парня. Дрожащими пальцами пытаюсь ослабить галстук и расстегнуть воротник сорочки, а после неуверенно хлопаю блондина по щекам.

— Эй, ты живой?

— Ты больная жмурика трогать?

Глухой баритон Артура за моей спиной раздаётся настолько неожиданно, что как ошпаренная отскакиваю от незнакомца.

— Кого трогать? — дребезжу в ответ, отчаянно покрываясь мурашками: никогда раньше я не видела мёртвых людей.

— Забулдыга какой-то! — кипятится Царёв. — А ты, Анька, ручонками к нему лезешь! Хочешь, чтоб менты его на тебя повесили?

— На меня? Повесили? Что? — ошарашенно мотаю головой, с ужасом начиная понимать, к чему клонит Артур. — Погоди! Ты думаешь, его убили? А если он живой?

— Живой? — нахмурив брови, Царёв подходит ближе и небрежно поддевает тело паренька ногой. — Это вряд ли!

А потом грубо хватает меня под локоть и с силой тащит к дороге.

— Валить отсюда надо!

Артур поднимает с обочины залитый дождём «Урал» и, поджав губы, ждёт, когда я перехвачу велосипед в свои руки.

— Так нельзя, Артур! — шарахаюсь от парня, как от прокажённого. — Там человек. Ему плохо.

— Ему уже всё равно! — скалится Царёв.

— А вдруг ещё не поздно помочь! — наплевав на предостережения Артура, снова спешу к сосне и блондину под ней.

— Дура! — шипит мне на ухо Царёв, не позволяя приблизиться к пареньку. Артур перехватывает меня в кольцо своих накаченных рук и, оторвав от земли, тащит обратно. — Думаешь, местный участковый разбираться будет? Пойдёшь, как соучастница преступления.

Брыкаюсь в его лапах, как уж на сковородке, хоть и знаю, что бесполезно: силы изначально неравны!

— Сейчас ты отключаешь свою сердобольность и как ни в чём не бывало едешь к бабке, а это всё забываешь, как страшный сон. Поняла? – не замечает моих потуг Царёв.

— Артурчик, милый, давай хотя бы скорую вызовем. Ну вдруг?

— А давай её вызовем не мы! — сердится Царёв, наконец опуская меня на ноги, и взбешенно проводит рукой по голове, сминая упругий ёжик чёрных волос. — Господи, Анька, зачем тебе чужие проблемы? Своих мало?

— А если бы на его месте оказался ты? — обнимаю себя за плечи, не собираясь сдаваться и уезжать.

— Если бы да кабы! — перебивает меня Артур. — Поехали отсюда быстрее, пока никто нас тут не увидел!

— Я не могу уехать!

— Румянцева, хватит! — взмахивает руками Царёв и царапает свирепым взглядом. — Валим, я сказал!

Артур никогда не был трусом, но сейчас испугался конкретно: глаза расширены, дыхание сбито. Не в силах устоять на месте, Царёв мечется туда-сюда, хаотично сжимая кулаки, а я верчу головой, умоляя Всевышнего послать хоть какой-нибудь знак.

— Дьявол! Анька! — вопит Артур. — Это что? Пирожки? Баб Машины?

Царёв подбегает к сосне и остервенело начинает расписывать румяную выпечку, вывалившуюся из моих рук, по кустам. Вот он знак! Мы должны остаться!

Подбегаю к Артуру и, обняв того за плечи, щекой прислоняюсь к его спине.

— Давай просто вызовем скорую. Я дождусь врачей одна, сама же дам показания, если будет нужно. Нам с тобой нечего бояться, а вот ему, — киваю в сторону неподвижно лежащего под дождём парня. — Ему, должно быть, сейчас очень страшно.

— Ладно, – кивает Царёв и достаёт мобильный.

Бригада скорой помощи находит нас примерно через час. Долгий, наполненный неизвестностью, пением птиц и недовольными причитаниями Артура.

«Да не трогай ты его, Анька!»

«Господи, где же эта скорая?»

«Ну, Румянцева, готовься домой к обеду в лучшем случае попасть».

«Аня, отойди от парня!»

Мне так хотелось, чтобы Царёв замолчал хотя бы на минуту, но ворчливая пытка завершается лишь с приездом медиков.

Белые халаты. Дежурные вопросы. И только одно слово «жив», вернувшее и меня к жизни.

Как и пророчил Артур, в посёлок мы возвращаемся к полудню. Искусанные мошкарой, голодные и до чёртиков уставшие, а ещё по новой взглянувшие друг на друга. Недаром говорят, что друг познаётся в беде. Мой — проверку прошёл на троечку.

Аня.

— Румянцева! Аня!

Не успеваю зайти в аудиторию, как староста нашей группы Лариса дёргает меня за рукав и без всяких «здрасте» ставит перед фактом:

— Мы решили, что в студком от нашей группы направим тебя. Распишись вот здесь.

Лариса суёт мне авторучку и машет перед носом какими-то бумагами. Стоит ли говорить, что первый учебный день на третьем курсе филфака я представляла себе немного иначе?

— Профком знаю, а студком…

— До профкома ты, Румянцева, не доросла! Расписывайся где галочка!

Спорить с Ларой – себе дороже, а потому беру авторучку, но прежде чем оставить автограф, пытаюсь вникнуть в текст документа. Но то ли оттого что бумаги в руках Ларисы постоянно дёргаются, то ли по причине ещё не перестроившихся на учебный лад мозгов, я совершенно не понимаю, к чему меня так бесцеремонно подталкивают.

— И что мне нужно будет делать?

— Всё просто, Аня! Будешь отстаивать права студентов, обитающих в общаге, и биться за улучшение условий их жизни там.

— Я?! — авторучка с треском приземляется на пол и услужливо укатывается под кафедру. — Я же никогда не жила в общежитии!

— Я так и знала, что ты опять в позу встанешь! — ехидно подмечает Лариса и достаёт запасную авторучку. — Никто от тебя ничего и не ждёт, Румянцева! Раз в месяц будешь посещать собрание студкома и голосовать за решение большинства.

— Бред какой-то! — бурчу под нос, не осмеливаясь коснуться чернилами белого листа.

— Румянцева, от тебя убудет? Нет! Давай уже закончим на этом! А то отправлю посвящение для первокурсников организовывать или казначеем поставлю, хочешь?

— Нет, — поднимаю ладони вверх, намекая, что сдаюсь. — Давай свои собрания!

И наспех чиркнув авторучкой в отведённом месте, бегу к девчонкам на галёрку: за лето накопилась тьма гораздо более интересных тем для разговоров, нежели студком местного общежития.

— Румянцева, первое собрание уже в среду! Не подведи! — кричит мне в спину Лариса, но тут же переключает свое внимание на зашедшую в аудиторию загоревшую и похорошевшую Иванову. – Света! Иванова! Задержись!

Атмосфера учёбы поглощает моментально. Суета коротких перемен сменяется размеренными лекциями, а смех подруг — недолгими встречами с Артуром. Это в Заречном мы жили с Царёвым на соседних улицах, вернувшись в город — разъехались по разным сторонам: я к отцу на окраину, а он в центр в купленную специального для него родителями двушку.

— Переезжай ко мне, а? — мартовским котом мурлычет на ушко Царёв, нежно сжимая мою ладонь.

Вместо того чтобы гулять где-нибудь по парку, наслаждаясь последними тёплыми денёчками, мы вынуждены сидеть в актовом зале и заслушивать монотонную речь очкарика-аспиранта, с важным видом вещающего о выкрашенных за лето стенах в общежитии.

— Тшш! — изображаю, что увлечена выступлением паренька. Разговоры о переезде меня немало смущают, да и в свете последних событий я вообще не уверена, что всё еще хочу связать свою жизнь с Царёвым.