Даниэла Стил - Поцелуй

Однажды, на втором году их знакомства, она попыталась объяснить это Биллу. Тедди в последние недели стало хуже, Изабель чувствовала себя усталой, измученной и вдобавок подавленной тем, как холоден с ней в этот вечер был Гордон. Он заявил, что она только зря теряет время, нянчась с мальчиком, что все равно тот долго не проживет и ей надо с этим как можно быстрее примириться. Он сказал, что когда их сын, наконец, умрет, это будет благом для всех. Она со слезами в голосе рассказала об этом Биллу, и тот был потрясен бессердечием Гордона и его жестокостью в отношении Изабель.

– Я думаю, Гордон сердится на меня за то, что я столько времени провожу с Тедди и не уделяю ему достаточно внимания. – Ради мужа она иногда ходила на какие-то приемы, но не так часто, как ему хотелось бы. Гордон уже давно убедил ее, что она никудышная жена, и Биллу было неприятно слышать, как легко она с этим соглашалась.

– Мне кажется, в нынешних обстоятельствах естественно, что все ваше внимание сосредоточено на Тедди, – мягко сказал он. В последнее время в надежде найти для мальчика какое-нибудь чудодейственное лекарство он втайне проконсультировался с некоторыми медицинскими светилами, но их мнение не особенно вдохновляло. Судя по словам Изабель, у ребенка было прогрессирующее заболевание сердца, легкие работали плохо, и состояние организма в целом постепенно ухудшалось. По единодушному мнению врачей, будет чудом, если мальчик доживет до двадцати лет. Сердце Билла разрывалось, когда он думал, что предстоит пережить Изабель.

За эти годы их отношения окрепли. Оки часто разговаривали по телефону, а Изабель писала ему длинные философские письма – особенно по ночам, когда бодрствовала, сидя у постели Тедди. В последнее время ее постоянная забота о сыне вызывала ревность не только у Гордона, но и у Софи, которая чувствовала себя обделенной. И конечно, единственным, кому Изабель могла об этом поведать, был Билл.

В эти минуты для него все дневные заботы отступали прочь, все политические дрязги забывались. А Изабель во время их бесед вспоминала о тех вещах, которые в свое время были ей дороги, и словно переносилась в иное измерение, где Тедди был здоров, Гордон ее не отвергал, а Софи на нее не сердилась. Билл прививал ей новый взгляд на мир, они непринужденно болтали и часто смеялись. Время от времени он рассказывал ей о своей жизни, о людях, с которыми общался, о друзьях, которых любил, а иногда незаметно для самого себя вдруг начинал говорить о жене и дочерях, учившихся в колледже. Он женился в двадцать два года, и теперь, тридцать лет спустя, от их брака осталась лишь пустая оболочка. Синди, его жена, казалось, ненавидела все, что составляло жизнь Билла, в особенности его частые поездки, людей, с которыми он встречался, и мероприятия, на которых им приходилось бывать. Она испытывала глубокое отвращение к политике и к Биллу, который посвятил ей всю жизнь.

Единственное, что интересовало Синди с тех пор, как девочки уехали из дома, были ее друзья в Коннектикуте, вечеринки и теннис. Принимает ли в этом участие муж, ее не волновало. Их душевная связь прервалась уже много лет назад, и теперь Синди существовала отдельно. О прошедшем она, впрочем, сожалела. Тридцать лет она наблюдала за отъездами и приездами мужа, ставящего политику превыше всего. Во время семейных праздников и дней рождения Билл обычно находился где-то далеко, натаскивая очередного кандидата к очередным выборам. В последние четыре года он стал частым гостем Белого дома, что больше не производило на Синди впечатления, и она с удовольствием сообщала об этом мужу. Более того, она попрекала его карьерой, по ступеням которой Билл стремительно двигался вверх. То, что когда-то между ними было, давно прошло. Год назад она сделала подтяжку лица, и Билл знал, что она уже давно втайне крутит романы. Так она мстила за его единственную измену десятилетней давности, когда он согрешил с женой некоего конгрессмена. Подобное больше не повторялось, но Синди не умела прощать.

В отличие от Изабель с Гордоном у них по-прежнему была общая спальня, но это ничего не меняло – они уже много лет не занимались любовью. Синди чуть ли не гордилась тем, что с сексуальной точки зрения муж ее больше не интересует. Она сохранила хорошую фигуру, по-прежнему была блондинкой и казалась столь же привлекательной, как и тридцать лет назад, но в ее облике появилась какая-то жесткость. Возведенные между ними стены были чересчур высоки, и Билл больше не пытался их преодолеть. Все свои силы он стал отдавать работе, а когда нужно было с кем-то посмеяться или выплакаться на чьем-то плече, он звонил Изабель. Только ей он мог признаться, что устал или удручен. Она всегда была готова его выслушать. В ней его привлекала мягкость, которой никогда не обладала его жена. Нет, он ценил живость Синди, ему нравились ее внешность, ее энергия, ее чувство юмора. Когда они были молоды, им было хорошо вместе, а теперь, если он вдруг исчезнет, она вряд ли вспомнит о нем. Дочери, подобно своей матери, вели себя вежливо, но оставались к нему совершенно безразличными. Похоже, уже никого не волновало, дома он или в отъезде. Когда Билл возвращался из поездки, его встречали как незваного гостя, и ему казалось, что он приехал в чужой дом. Он ощущал себя перекати-полем. И сердце его устремлялось на улицу Гренель. Он никогда не говорил Изабель, что любит ее – как и она ему, – но за эти годы успел сильно к ней привязаться. Она же искренне им восхищалась.

Официально, однако, их связывала только дружба. Никто из них не признавался даже самому себе, что за их отношениями кроется не просто взаимное восхищение или удовольствие от подзабытого искусства беседы.

Иногда Билл ловил себя на том, что с нетерпением ожидает письма от Изабель, а если она не подходила к телефону – из-за невозможности оставить Тедди или других дел, – он начинал тосковать – больше, чем считал для себя возможным. Она стала для него своего рода опорой, человеком, на которого он мог положиться. Но и он для нее значил столь же много. Кроме четырнадцатилетнего сына, Билл был единственным, с кем Изабель могла поговорить. С мужем она даже в лучшие дни никогда не смогла бы так разговаривать.

По своему образу жизни Гордон больше походил на англичанина, хотя родители его были американцами. Вырос он в Англии, учился в Итоне, потом уехал в Соединенные Штаты, где поступил в Принстон. Однако сразу после окончания университета он вернулся в Лондон, откуда переехал в Париж, чтобы служить в банке.

С Изабель он познакомился в загородном доме ее дедушки, в Хэмпшире, куда она приехала погостить из Парижа. Ей тогда было двадцать лет, а ему уже под сорок, и он ни разу не был женат. Конечно, Гордон встречал интересных женщин, но ни одну из них он не считал достойной стать его женой. Англичанка по материнской линии, Изабель всю жизнь прожила на родине отца, в Париже, но каждое лето наведывалась в Хэмпшир, к бабушке и дедушке. По-английски она говорила безукоризненно. Умная, спокойная, очаровательная, она сразу привлекла внимание Гордона, и он впервые в жизни решил, что влюбился. К тому же ему импонировала потенциальная выгода их союза. Хотя Гордон происходил из вполне респектабельной семьи, но все же она была не столь родовита, как семья Изабель. Ее мать была отпрыском влиятельного клана британских банкиров, а отец ее был известным французским государственным деятелем. Гордон решил, что, наконец, нашел себе подходящую пару. С ее стороны также не было препятствия их браку. Мать Изабель умерла, а отец одобрял намечавшийся союз, считая Гордона идеальной партией для дочери. Через некоторое время состоялась помолвка, а через год – свадьба. С самого начала муж дал понять Изабель, что сам будет принимать все решения. Гордон был уверен, что по молодости лет она не станет ему возражать. Он единолично решал, с кем они должны встречаться, где будут жить и как. Дом на улице Гренель он выбирал один и купил его, не дав Изабель даже взглянуть на новое жилище. К тому времени Гордон уже возглавил банк, а женитьба на Изабель окончательно упрочила его положение. Взамен он обеспечил ей спокойную, беззаботную жизнь.