Абигайль Кейси - Гадание на розах

Оторвавшись от лепестковой круговерти, Георгий Орлов изобразил горячий энтузиазм:

— Мадмуазель, приготовьте бумагу и ручку!

Аспирантка едва улыбнулась.

— Ничего, и так запомню.

— Но это будет настоящая мозговая атака! — Георгий Орлов постепенно входил в филологический раж. — Нет, мозговой штурм. А может быть, даже и мозговой шквал!

Глория расхохоталась.

— Хорошо, что не торнадо! — Она наконец-то притронулась к остывшему стейку. — И не тайфун.

Тарелки русского пациента давно пустовали.

Георгий Орлов, заметно взбодренный сытным ужином и старинным французским вином, начал выдавать одно предложение за другим.

— Нежность!

— Восторг!

— Блаженство!

— Упоение.

Пациент добавил в организм полбокала вина.

— Ну как, подходит?

Наголодавшаяся сиделка, не прекращая жевать хорошо прожаренную говядину, невнятно ответила:

— Конечно… Безымянная красавица… достойна… всех… этих… изумительных… слов…

Глория Дюбуа не осмелилась закончить фразу, которая должна была намекнуть русскому пациенту о том, что его сиделка достойна любви.

Георгий Орлов, приняв заминку за обычную паузу, с еще большим пылом и темпераментом продолжил лингвистические изыскания:

— Истома!

— Желание!

— Ласка!

— Страсть!

— Экстаз!

— Оргазм!

— Стоп! — Глория сделала предостерегающий жест вилкой. — Это уже чересчур.

— А по-моему, в самый раз.

Русский пациент торопливо придал физиономии самое невинное выражение, на какое был способен.

Вилка угодила в край стекла.

— Джорджи! А нельзя ли сменить тему?

— Пожалуйста.

Георгий Орлов упер здоровую руку в лоб, изображая интенсивный мыслительный процесс.

Глория мгновенно среагировала на интеллектуальную клоунаду:

— Это похоже не на мозговую атаку, а на паническое отступление.

Георгий Орлов, прекратив паясничать, продолжил перебор названий:

— Предлагаю обыграть белый цвет Безымянной розы.

— Попробуй.

— Снежный шар?

— Фи.

— Снеговик?

— Не смешно. К тому же роза — она, а не он.

— Тогда «Снежная баба». Знаешь, такая — с морковкой вместо носа.

— Почему с морковкой?

— Ну, можно с редькой или со свеклой, если это тебе больше нравится.

— Только не вздумай перечислять все овощи мира.

— Я могу перейти на фрукты. Как насчет груши?

Стремительный диалог в стиле абстрактных анекдотов закончился обоюдным смехом.

Русский пациент, содрогаясь от хохота, иногда морщился от боли, рождающейся в простреленных тканях и пробитых мышцах.

А американская сиделка, увлекшись игрой в имена, на какое-то время избавилась от посткатастрофического синдрома, ежечасно травмирующего ее психику.

Георгий Орлов наполнил стаканы бургундским.

— За тебя!

— За нас!

Розы вздрогнули от двойного чоканья.

— Продолжим? — спросил неуемный раненый.

— О'кей.

— Тогда — идея!

Георгий Орлов вознес указательный палец здоровой руки на уровень кроны ближайшего куста.

— Может, дадим твоей розе имя «Серенада»?

— Скажи еще — «Солнечная долина».

— Ах да, старый голливудский фильм. У меня мать обожала пластинку с саундтреком.

— А я думала, в России слушают только — как это правильно сказать — чакушки?

— Частушки.

— Ага, частушки.

— Ну да, и исключительно матерные.

— Может, исполнишь хоть одну?

— Пожалуйста.

Георгий Орлов прочистил горло коротким прокашливанием.

— Исполняется частушка времен застоя!

— Времен чего?

— Ну… холодной войны.

— Ага, понятно — когда вы хотели на нас бросить водородную бомбу.

— Нет, Гло, это вы хотели бросить бомбу.

— Не говори глупостей.

— Ладно, слушай частушку.

— А почему без аккомпанемента?

Глория Дюбуа подняла с блюдца чайную ложечку.

— Я слышала, все русские играют на ложках.

— Увы, этому искусству не обучен. Георгий Орлов изобразил страдание от невыносимой боли.

— К тому же одной рукой не сыграешь и на балалайке.

— Ладно, давай без аккомпанемента.

— Мы б Америку догнали по надоям молока, но сломался, но сломался… — И хотя частушка исполнялась на русском, Георгий Орлов сделал многозначительную паузу, — …сломался у быка!

Разумеется, любознательная аспирантка Луизианского университета потребовала дословного перевода.

Но русский стажер посчитал, что хватит и корректной передачи идеи.

— Смысл в том, что Россия отстала от Соединенных Штатов в области искусственного осеменения коров.

Глория Дюбуа даже не улыбнулась:

— Ну естественно, вы всегда и во всем от нас отставали.

Георгий Орлов замешкался лишь на мгновение:

— Зато мы первые запустили человека в космос.

— А мы опередили вас на Луне!

Впрочем, международному и межнациональному конфликту не суждено было перейти в неуправляемый кризис.

Георгий Орлов, как истинный русский, добившись своей цели, перестал конфликтовать с американкой, позабывшей, благодаря политической дискуссии, о библиотечной трагедии.

А Глории Дюбуа, как стопроцентной американке… или, скорее, стопроцентной женщине, по-настоящему влюбленной, было все равно — что спорить, что молчать, — лишь бы находиться рядом с объектом своего нескрываемого обожания, да еще и выздоравливающим.

Пациент больше не пел скабрезных частушек.

Аспирантка же, забывшая про то, что Безымянная красавица срочно нуждается хоть в каком-нибудь мало-мальски приличном имени, наслаждалась тихим вечером. Еще одним вечером, когда, возможно, случится то, чего они оба ждут.

В бассейне отражалась первые тусклые звезды и узкий месяц.

Розы начали перешептываться в густеющей темноте.

Влюбленная аспирантка молча поглаживала кончиками пальцев край лангетки раненого.

Пострадавший от библиотечной стрельбы подремывал в плетеном кресле.

И лишь одинокая сумеречная птаха во весь голос то ли прощалась с уходящим днем, то ли приветствовала наступающую ночь…

Минула полночь.

В особняке не светило ни одно окно.

Фонари возле крыльца тоже были погашены.

А освещение бассейна так и не включили.

Розы во тьме скукожили лепестки, но продолжали перешептываться.

Месяц немного поправил фигуру.

Звезд прибавилось.

Минул час.

И еще час.

Но ни русский пациент, ни американская сиделка не желали уходить в особняк.