Изморозь на сердце акварелью (СИ) - Горовая Ольга Вадимовна

— Нам и не хочется никуда уходить, Ярик, — тихо призналась, обхватив его за пояс руками, — если ты вдруг не заметил. Причем обеим. Только… — она на секунду прикусила губу, словно колебалась. Но, видно, все же решила все акценты расставить. — Я все равно не понимаю, чем тебя мои рисунки, обстановка квартиры и таблетки в такой ужас привели? — серьезно спросила Софи.

Очевидно, что придется возвращаться к самой сути. Впрочем, его женщина точно на это заслужила. Особенно после того безумия, что на Ярослава в последние десять минут накатило.

— Садись, я приготовлю тебе свежий кофе. Этот остыл уже, — мягко подтолкнул ее к стулу, где не так давно Яся сидела. — И попытаюсь объяснить то, что точно неадекватным кажется, — словно извинялся перед ней глазами за весь этот переполох.

София не спорила, села на высокий стул, но он буквально ощущал то внимание, с которым она смотрела на его затылок.

— Дело не в тебе, любовь моя, — с каким-то неверием, что такое говорит, но и пониманием, что вполне счастлив, признав свои собственные чувства, Ярослав поставил перед Софией свежий напиток. — Скорее, во мне… У меня мать покончила с собой, наглотавшись таблеток, когда мне двенадцать было. Врачи не сумели спасти, слишком много она приняла… — отвернулся к окну, где продолжал валить снег, создавая настоящий новогодний пейзаж.

И, не мог не признать, что несмотря на тяжелую тему, да и собственную нелюбовь к ворошению прошлого, сейчас не испытывал протеста от понимания, что должен ей все рассказать.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Ярик! — София, так и не тронув кофе, к нему через узкий стол потянулась, переплела их пальцы. И на лице его любимой женщины все эмоции, что испытала сейчас, отразились, в глазах ее — такое невероятное сопереживание ему!.. Тронуло сильно.

— Все нормально… Я… не могу сказать, что смирился, но принял это, как свершившийся факт, моя Софи. Уже давно. Да и мой отец… Он был превосходным учителем. Думаю, конфуцианство ему бы, по сути, прекрасно подошло. Он очень сдержан. До холодности, пусть всегда и готов на все ради близких. А моя мать… Она совсем другая была. Творческий человек, — Ярик криво усмехнулся, встретившись глазами с любимой. — Честно говоря, меня до сих пор передергивает от этого определения, Софи, не обижайся, прошу. Просто… Мать в театре работала. Постоянные спектакли, творчество, богема, какие-то встречи, чтения, выставки… Она часто поесть забывала, говорила, что не может о бренном думать, когда душа стремится к высокому. Худая до истощения, еще и курила. Вечно на антидепрессантах сидела. И постоянно упрекала отца, что он ее не так любит как-то… Не настолько сильно, как она его, без драмы, без надрыва. Что не по-настоящему это все. Не так сильно, как она по нему якобы с ума сходила, — прижал затылок пальцами, растирая скованные мышцы. — На тот момент мне сложно было понять. Но ее скандалы были регулярным явлением. Угрозы уйти, побеги в театр, посуду била… Отец… Ему не было приятно, но он стоически принимал это все. Думаю, он действительно ее любил. Именно такую… Только сам не умел и не мог выразить даже то, что в душе испытывал. Возможно, она своей эмоциональностью дополняла нечто, чего отцу не хватало. Так или иначе, больше он не женился и даже не попытался выстроить ни с кем отношений. Сейчас уехал в Словакию, живет у гор. Созваниваемся пару раз в месяц. А я… Мне казалось, что я неплохой вариант и понимание жизни для себя выстроил. Когда и удобно, и без этих драм, без надрыва и упрека. Пока тебя не встретил… — тут он прямо на нее глянул, уже искренне и широко усмехнувшись. — И ведь с первого же взгляда пробило, Софи! Только понять не мог, что со мной творится! Думал, просто… Ну, приглянулась. И умная, рассудительная такая. Красивая настолько, что взгляд от твоих рыжих, солнечных волос не мог отвести! Все время искал предлог на совещание затянуть или обсудить что-то, хорошо, вопросов хватало. Провести из кабинета вечером, — подмигнув, повинился, признавшись в неподобающем внимании к подчиненной. — Просто не было опыта, чтобы понять — вот оно, то, во что не верил. Пал без сражения. И счастлив был дико, даже на этом утреннике вашем, но не понимал… А когда рисунки твои увидел… — он крепче ее ладонь сжал. — Знаешь, меня еще все те картины, что у твоей матери на стенах висят, насторожили. Потом елка — ты чудо сотворила из простых вещей, как мне показалось. И платье Яси… И рисунок малышки, потом ты про творчество заикнулась, про художественную школу… Для меня же до сих пор все, что с творчеством связано, отпечаток матери несет. Я в театр не ходил с подросткового возраста ни разу. Даже музыку особо не слушаю. Но сейчас, увидев твои рисунки, красивые до невозможного, реальные какие-то, сопоставив все…

Ярослав уперся подбородком в свободную ладонь, жестко кожу раздирая.

— Я же и не понимал, почему так к тебе прицепился, и передохнуть не могу. Хотя, когда ты в любви призналась… Ладно, меня накрыло по макушку тоже, — честно и искренне душу перед ней развернул, хоть и путано, наверное. — И так важно стало все, что для тебя имело значение. Тебе самым нужным вдруг захотел стать. Как ты для меня — бесценной… И тут рисунки, накатило, — скривился. — Навалилось все, вспомнил мать моментально. И твою язву, а потом…

— Эй, я не довела до язвы, вовремя лечиться начала сейчас! — словно доказывая ему, что нечего проводить параллели, покачала головой Софи со смешком, перебив.

— Да, начала… — и он улыбнулся, ценя то, что любимая пыталась и понять, и атмосферу разрядить. — Но для меня таблетки в этот момент — самый большой ужас!.. Просто смешалось все. И рухнуло сверху то самое осознание, что люблю тебя. И потерять — не в силах! Не выдержу. Понятия не имею, как отец пережил тогда. Вот и наложил, как кальку, на тебя то, в чем ты совсем не виновата. Прости, понимаю, что довольно неадекватно вышло, любовь моя, — хрустнул суставами пальцев, все же не ощущая себя вполне уверенно и уместно на этой зыбкой, малознакомой тропе откровенности и чувств.

Но и не захлопывался перед ней, изо всех сил стараясь объяснить.

— Мои таблетки все еще в твоем кармане, между прочим, — медленно отхлебнула кофе Софи, и так усмехнулась при этом, будто и понимала все, но и развеселить его хотела.

Он помнил, кстати. И… рука дрогнула, хоть Ярик не достал таблетки.

— Тебе же не сейчас их пить? После завтрака? — уточнил на всякий случай, вновь растерев затылок.

— Одну сейчас, вообще-то. За полчаса до еды, — отозвалась она, но вроде нормально отнеслась к его заскоку.

— Да, минуту, — черт! Руки дрожали, когда он все же выгреб эти все упаковки на стол. — Какую?

София смерила его внимательным взглядом, словно намекая, что вполне в состоянии сама выдавить себе пилюлю из блистера. Но… Окей, Ярик был готов работать над этим, даже обратиться за консультацией к терапевту, психологу или, хрен знает, кому еще. Однако сейчас… Он же мог просто ей помочь? Этим утром… Сегодня…

— Вот ту, в серебристой фольге, — похоже, прекрасно это все поняв и уловив, отозвалась Софи.

А ему счастье, улыбка, в которой расплылась, не сумела и за чашкой кофе скрыть. Главное, что ее это не раздражает. Вдвоем или он с ее поддержкой они даже с годовым отчетом, детским утренником и какао во смогли справиться. И со всем остальным тоже выйдет. Крапивин в этом четко был уверен. А в том, что с Софи и Ясей он накрепко свою жизнь связать хочет, уже совершенно был уверен, и не важно, что не так давно их отношения начались. Иногда ради любви стоит рискнуть, отодвинув в сторону и логику, и бывшие убеждения! Теперь Ярослав это знал достоверно.



через год

— Ааааа! Папа! Там живое что-то! — счастливый визг Яси, а также хлопки ее ладошек, заполнили и квартиру, и их головы, кажется.