Эдуард Зубов - Случайная любовь

37

Еще за день до свидания небо было затянуто облаками и даже чуть-чуть покапало, но к вечеру ветер переменился, ночью небо вызвездило, а с утра на безоблачном небе светило солнце.

Почти весь день Сережа загорал и купался, а когда солнце склонилось к горизонту, он шел по знакомой тропке вдоль реки к месту встречи.

Затянутый, как обычно, второй покос трав на лугах только что закончился, дождей практически не было и «слава Богу» сено не погнило.

Днем по ту сторону реки пастухи прогнали между берегом и пшеничным полем стадо. Было много слепней, иногда глухо мычал, присматриваясь, кого бы покрыть, с могучими коряжистыми рогами бык. Подыгрывая ему, мычали, бывшие в охоте, коровы, но стадо угнали, и стало опять тихо.

Сережа стоял под вязом. Его листья неподвижно повисли в воздухе. Дожидаясь, когда стемнеет, Сережа сел на старый потрескавшийся прогнивший пень, на котором когда-то сидела Юля и смотрела, как он с букетом цветов шел по другому берегу навстречу к ней.

Погожий день, каких в средней полосе бывает не много, уходил. Навстречу ему спешила ночь, и вот уже в сгущающейся темноте стало трудно различать окраску цветов. Редкие звуки нарушали тишину. Покой стал окутывать землю. И среди мирной красоты наступающей ночи Сережа остро почувствовал разрушительную силу любви – чувства до того сладкого, тревожного захватывающего, что оно отнимало у природы и краски и покой.

И в то же время как хотелось ему в этот вечер, после того как у них с Юлей чуть было не произошла размолвка, словно в ранней юности любви озаренной, ласковой, чистой…

А вот и Юля. Она пришла без опоздания. Приблизилась, остановилась, взглянула на него. Она была в брючках, которые ей так шли. «Ну и хорошо. Ее выбор, – подумал Сережа, не спуская с нее горевших глаз, и все еще не веря, что такая девочка встречается с ним. – Я тоже буду вести себя благоразумно».

Взглянув на него, она вдруг мысленно раздела Сережу, обежала взором его свежее, сильное, зовущее к себе тело, и легонько содрогнулась – сможет ли она вести себя так, как задумала?

Он не спускал с нее тревожных, ласковых глаз. В них для нее была какая-то магическая сила. Страстно забилось сердце. От него ничего не ускользнуло в выражении ее лица: черные изогнутые ресницы чуть подрагивали. Сколько в тот вечер в ее облике было чистоты, чистоты наивной, милой, влекущей.

И в этот момент его пронзило вдруг ощущение недоступности этой девочки, не недоступности тела, а той недоступности, которая за телом, за ее лицом, голосом, за смехом, недоступности душевной, которая сулит счастье.

Но это было лишь мгновение. Сережа подошел и обнял ее, – лишними были слова. Она не сопротивлялась. Только выразительно, поразительно живыми горящими глазами взглянула на него.

Волнистые волосы рассыпались по плечам и груди. Сегодня как никогда в ней была для него какая-то необъяснимая, влекущая, безрассудная порабощающая сила.

Вдыхая исходящий от нее возбуждающий аромат, он старался не быть грубым. Голова кружилась. Ведь только одно: это безумно влекущее его к себе молодое ослепительное тело! Все забыть, от всего отказаться и только им обладать. И в этом, казалось ему, неизъяснимое человеческое счастье…

Сережа сразу же почувствовал как его трепет передается ей. Идя на свидание, она твердила себе, что будет вести себя сдержанно. Они прогуляются в этот чудный теплый вечер при свете луны вдоль реки, выйдут к лугам, пройдутся пролесками вдоль старого леса…

Конечно, он станет ее целовать. И что уж лукавить – ее тело будет томиться в истоме, но как только его ласки зайдут далеко, она его остановит, а потом, может быть, и уступит, но капельку. Он будет целовать ее руки, лицо, шею, но не губы. Сегодня она будет сдержанной и благоразумной.

Юля специально пришла в брючках – это тоже ему кое о чем скажет. Она его еще не совсем простила.

Но Юля не учитывала того, что между ними растворилась, пропала черта, разделявшая их, черта стыдливости, а протянулись нити нежности, ласки, безумной страсти, перед которой они были беззащитны.

И вот теперь, когда он обнял ее, прижал к себе, а его сильные руки стали ласкать ее тело, когда она, прижимаясь к нему, почувствовала, встав на цыпочки, в нижней части живота его прижимающуюся к ней пульсирующую плоть, все сразу же было позабыто. Ее охватила страсть, и она потянулась лицом к его лицу, отчаянно ища своими губами его губы.

Их губы встретились, позволив властвовать первобытным чувствам. В сторону ушли противоречия. Красота страсти была велика и медленно срывала покрывало с загадочного, манящего и желанного.

– Здесь не удобно, – прошептала она. И они, рука об руку, не глядя под ноги, спотыкаясь, прижимаясь друг к другу, пошли словно пьяные к стогу сена.

Но это был совсем не тот стог, под которым они раньше вели любовные игры. Тот стог напоминал бы им о той временной размолвке. И, не сговариваясь, они изменили место.

Юля прислонилась спиною к сену. Тела их сплелись, а губы вновь стали искать друг друга. Затем Сережа отстранился от нее, надергал несколько охапок сена, приготовил лежанку и виновато выразительно посмотрел на нее. Юля заколебалась.

– Просто посидим, – предложил он, но она надула губки.

– На сене не хочу.

– Садись на колени, – читая ее мысли, устраиваясь поудобнее, предложил Сережа.

На колени не получилось.

Тогда он сел, прислонившись спиною к стогу, а Юля примостилась у него на вытянутых ногах.

– Я не тяжелая? – спросила она, устраиваясь поудобнее, а как устроилась, прильнула, словно ребенок, щекою к его щеке.

– Совсем нет.

– Если тебе будет тяжело, ты не стесняйся, скажи.

В ответ Сережа ее поцеловал.

Они занимались волшебством, а вверху в черном небе искрился бесчисленной колеблющейся игрой звездный праздник. Им было чуть-чуть грустно и в тоже время легко на душе в этой молчаливой сгущающейся темноте, в которой появились таинственные темные очертания не то деревьев, не то стогов сена, не то возвышенностей, не то оврагов. Все отодвинулось, потускнело. Только лица друг друга стояли перед ними, с чувственными ожидающими поцелуя губами, с приспущенными веками глаз во время поцелуев. Благоухание, исходившее от их свежих юных тел, кружило голову и без слов звучало:

Любишь?

Люблю милая, одна ты.

Любишь, зачем же мучаешь?

Нет, это ты мучаешь.

Его захлестнула очередная волна чувственного желания, но сегодня он, наученный горьким уроком, сдерживал себя, был робок и осторожен. И странно, – это щекотало, задевало её самолюбие, еще больше ее возбуждало и тянуло к нему.

А когда у Сережи затекли ноги, Юля, хоть он ничего и не говорил, это почувствовала, слезла с его коленей, села рядом, прильнула спиною к сену и, поправляя волосы, закинула, прогнувшись, за голову руки. Сережа не сводил с нее горевших глаз, а она сдерживала набегающую на лицо шаловливую улыбку.