Джудит Спенсер - Интервью с холостяком

Он неохотно отстранился, усилием воли отгораживаясь от пьянящего благоухания жасмина и роз и дурманящих поцелуев. Нельзя допустить, чтобы ситуация вышла из-под контроля.

— Ноэль, твои поцелуи сводят меня с ума… но нам нужно поговорить.

— О чем? — вскинула голову молодая женщина.

— О тебе. — Рейнер ласково убрал с ее лба шелковистый локон.

Лицо женщины на мгновение омрачилось.

— Зачем?

— Зачем?.. Затем, что мне хотелось бы знать о тебе больше.

Ноэль досадливо выдохнула и чуть отодвинулась.

— Что именно?

— Ну, для начала расскажи о твоем детстве, — ласково подсказал Рейнер, борясь с подступающим чувством тревоги.

— Сначала я была совсем маленькой, а потом выросла. — Ноэль вновь решительно придвинулась к нему. — А теперь поцелуй меня.

Тревога нарастала, в груди образовалась сосущая пустота. Ноэль Лайсетт не впускала его в свою жизнь, отказывалась поговорить по душам — в точности как его отец.

— Ноэль, мне в самом деле хотелось бы поговорить.

Она резко встала и принялась нервно мерить шагами террасу.

— Вот с разговорами по душам у меня проблемы, — неохотно пробормотала она, стискивая кулаки.

— Почему? — удивился Рейнер.

Ноэль остановилась, повернулась к нему лицом, обреченно пожала плечами.

— Я, конечно, могу рассказать… Но что, если тебе не понравится то, что ты услышишь?

От этого еле слышно заданного вопроса у Рейнера перевернулось сердце. Он встал с дивана, шагнул к Ноэль.

— Это еще с какой стати?

Она отвела взгляд, до боли закусила губу, затеребила цепочку на шее.

— Не знаю…

Рейнер ухватил ее за плечи и привлек к себе.

— Знаешь, — возразил он.

Мгновение молодая женщина сопротивлялась, а затем сдалась. Она подняла взгляд, в темно-карих глазах плескалась неизбывная боль.

— Не заставляй меня об этом рассказывать.

— О чем “об этом”?

— О моих неудачах, недостатках, провалах, — с трудом выговорила она. — Обо всем, что мешает мне жить. Что мешает мне быть… с тобой.

— Что же это за неудачи, Ноэль? — Рейнер провел пальцем по ее бархатистой щеке. Сердце у него разрывалось от жалости к молодой женщине. — Расскажи мне.

— Я так боюсь… боюсь привязываться, — призналась Ноэль, собравшись с духом. — Мой бывший муж закрутил интрижку с моей подругой, а потом сбежал вместе с ней и оставил мне одни долги. Я их до сих пор выплачиваю…

Взгляд Рейнера задержался на цепочке. Ноэль до сих пор судорожно стискивала ее в кулаке, сама того не осознавая.

— Зачем ты все время теребишь эту цепочку?

— Это напоминание.

— Напоминание о чем?

— О том, что надо быть осторожной… Когда мне было девять, отец подарил мне серьги. Старинные, они ему от бабушки достались. Тяжелые, филигранные, с темно-алыми рубинами в окружении крохотных бриллиантов. Красивые — глаз не оторвать! Но слишком уж массивные и дорогие, никак не для девятилетней девочки. Да и уши у меня еще были не проколоты. Я их часами разглядывала, положив на ладонь, любовалась тонкой работой. Вот такие украшения носят сказочные принцессы, думала я. На все свои сбережения я купила посеребренную цепочку и стала носить серьги на груди, точно кулон или подвеску. Отец обещал, что в следующие же выходные мне проколют уши и я смогу померить свое сокровище…

Ноэль со всхлипом перевела дыхание, глаза ее подозрительно заблестели.

— Но в выходные мы с отцом так никуда и не пошли. Потому что в субботу он застрелился. Оставил записку, что банк его лопнул, он кругом в долгах и выплатить эти долги не в состоянии. — Молодая женщина невесело улыбнулась. — Так ему, очевидно, было проще. А с долгами все равно пришлось разбираться, только уже не ему, а нам. Но дело даже не в этом. Я… я думала, что отец меня любит. А он меня бросил…

Представив маленькую испуганную девочку, разом утратившую и любимого отца, и ощущение надежности, незыблемости окружающего мира, Рейнер содрогнулся. Каким ударом, должно быть, обернулась для Ноэль эта смерть! Предательство самого близкого человека всегда наносит незаживающую рану, а уж для ребенка оборачивается катастрофой вселенского масштаба! Рейнер погладил молодую женщину по щеке, заправил за ухо золотистый локон.

— А с серьгами что сталось?

Ноэль фыркнула сквозь слезы.

— Мама отнесла их в скупку.

У Рейнера вновь заныло в груди. До чего же тяжко пришлось Ноэль, сколько потерь выпало на ее долю, и сколько пришлось ей выстрадать по вине самых близких людей, в том числе и родной матери!

— Выходит, ты носишь цепочку как напоминание о предательстве отца?

Ноэль медленно, задумчиво кивнула.

— Да. Цепочка помогает мне не забыть о том, что все мужчины, которых я когда-либо любила, меня бросали.

Рейнер неотрывно глядел на нее, затаив дыхание. В сознании разом воскресли все его собственные страхи и сомнения в том, что касается любви, серьезных отношений и взаимных обязательств. Как хорошо понимал он Ноэль, как глубоко ей сочувствовал! Ведь у него та же самая проблема.

— Кстати, раз уж мы говорим по душам, то как насчет тебя? — спросила Ноэль, слов но прочитав его мысли. — Отчего ты до сих пор не женат?

Рейнер уставился в пол, сжал и разжал кулаки, стиснул зубы.

— Уж больно дорого они обходятся, отношения такого рода, я имею в виду, — неохотно ответил он и тяжело вздохнул.

Как так вышло, что разговор сам собой перешел на него вместе с его чувствами? И как так вышло, что, поклявшись не подпускать к себе Ноэль ближе, чем подсказывает здравый смысл, он, тем не менее, говорит ей вещи, в которых не признавался никому на свете? Его влечет к этой женщине, причем таким непостижимым образом, что даже страшно делается.

— Отчего ты так уверен, что за то, чтобы быть со мной, ты непременно заплатишь дорогую цену? — спросила Ноэль.

— Я рано усвоил на примере отца и всех его женщин, что любовь всегда влечет за собой условия, обязательства, долги, по которым надо рассчитываться, — признался он. — Долли и Денни — единственные, кто любят меня безоговорочно, ничего не требуя взамен.

Задумчиво сощурившись, Ноэль внимательно глядела на него.

— Возможно, и так. Но достаточно ли тебе любви детей? Ты думал о том, что будет, когда Долли и Денни вырастут, повзрослеют, уедут от тебя, заживут собственной жизнью?

Вопрос Ноэль разбередил ненавистные ему сомнения и тревоги, от которых никак не удавалось полностью отрешиться.

— Ни в какой иной любви я не нуждаюсь! — отрезал Рейнер, пытаясь убедить скорее себя самого, нежели гостью.

— Что ж, в таком случае, ты прав. Ограничения, обязательства, боль… — Молодая женщина прервалась на полуслове.