Бандитский подкидыш (СИ) - Шайлина Ирина

– А ты? – послушно переспросила Катя моргнув.

– А я, блин, здесь! И я не могу не приезжать, потому что волнуюсь! И представляешь, сколько денег в квартирных эквивалентах, я так потеряю? Скольким ты мне будешь обязана? А вот если бы ты взяла одну крошечную маленькую квартирку, то сумма была бы гораздо скромнее!

Катька снова пикнула и попыталась в мою логику вникнуть. Я сверху смотрю и снова хочу поцеловать так, что зубы сводит. Терплю. Рано. Не спугнуть бы, впихнуть квартиру эту уже.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Катька на меня посмотрела и попыталась отодвинуться, чем снова меня взбесила, но я промолчал и стерпел. А затем руку протянула и ключи с глазастым брелоком взяла. Первая победа. Главное – чтобы не последняя.

Давид сказал, квартирка маленькая. Двушка. Если думать о папиной трешке, то и правда предполагается маленькая, если конечно не считать того, что мне и комната в общаге доступна лишь под ипотеку лет в тридцать. Ах, мне же не дадут ипотеку – я безработная.

Но что-то пошло не так. Это я поняла сразу, как только подъехала к дому. Ехала я к слову, на маршрутке, ибо от помощи Давида снова отказалась. Подошла к воротам. Да-да, воротам, дом обнесен забором. И мне – жутко немного. Потому что сразу вспомнились те заборы, за которыми меня держали, словно пленницу. Только без словно.

И сразу захотелось попятиться назад. Снова к остановке, дождаться автобуса, на вокзал, потом на электричке в деревню. Печка наверное снова выстыла…

Но забор ажурный. Там, за ним играют дети. Площадка детская огромная, каток даже залит, на футбольном поле пацаны мяч гоняют, несмотря на мороз. Красиво, богато, весело, живут же люди. Я стою, носом к холоднющим железным прутьям забора прижалась и смотрю на все это ухоженное великолепие. А какая-то дама, сидящая на лавочке, такая же ухоженная и прекрасная, как этот двор, на меня смотрит. С презрением. Нищенка, читается в её взгляде. И такая меня обида взяла. И я…руку в карман засунула, а там ключи гремят от этого райского уголка. Калитку отперла и вошла.

И тогда на дом посмотрела. Высокий. Красивый. Обратной стороной смотрит на парк. И здесь – мне квартиру. Тут я струсила снова и снова захотела уйти. Будь тут Давид, я ушла бы назло, просто чтобы показать, что мне не нужны его подачки. Но я была одна и мне было жутко любопытно и я припустила к нужному подъезду. Я вот только погляжу и все.

– Пятьдесят девятая квартира, – сказала я бдительному дяде внизу, в доказательство ключами погремела.

– А мы вас ждём, – расплылся в улыбке он. – Багаж? Вас проводить? Нет? Тогда к вашим услугам третий и пятый лифт. Пятый этаж.

Я немного опешила. В моем родном подъезде меня встречал только чёрный одноглазый кот, я ему сосиски таскала в кармане. Потом кота пожалела и забрала себе баба Нюра с третьего этажа, теперь он жрёт только элитный корм, а моя куртка до сих пор сосисками пахнет.

Я вдохнула воздуха побольше и нырнула в сверкающий чистый лифт. Поднялась на нужный этаж. Ещё минуту помучалась и открыла красивую дверь.

Квартира и правда была двухкомнатной. Только папиных трешек сюда бы влезло две, а то и три. Хожу тихонько, словно в музее и диву даюсь. Любуюсь. Да, комнаты две – огромная гостиная и спальня. Но ещё две гардеробные, две лоджии, одна из которых тёплая, кухня, на которой я осталась бы жить, хотя готовить не очень и люблю.

Квартира была восхитительной. Был минимум мебели. Холодильник забит едой – у Давида маниакальное стремление меня кормить. Уходить из этой квартиры я не хотела. Взять её себе не могла.

Присела на край диванчика в прихожей – да-да, тут и он был! И задумалась. И думы мои так себе. Я видела, что Давид готов психануть. Взорваться. Что дальше будет – думать страшно. А я так не хотела его терять… Я просто хотела, чтобы он принял меня, как есть. Не заставляя оправдываться за то, чего не было.

Вышла на лоджию. Открыла окно на улицу. Ребёнок где-то плачет маленький, и мне мерещится – Левка. Львенок. И так похоже, что сердце рвется. Нет, не откажусь я от квартиры. И пусть это выглядит, как покупка меня – пофиг. Если подумать, то не очень я и гордая.

Дорогая дверь открылась бесшумно и обернулась я только услышав шаги. Давид. Тёмное пальто, на грубой ткани крошечные снежинки тают. Они же – на волосах. Улыбнулся, но улыбка напряжённая. И мне хочется ему сказать – давай, растай уже вместе со снежинками! Прежним стань! Моим!

– Останешься тут? – спросил он и голос тоже напряжен.

– Останусь, – кивнула я.

Он выдохнул, разом словно пару лет сбросил. А я себя упрекнула – ну, разве сложно мне было? Правда страшно представить, сколько тут коммуналка стоит… Давид ко мне потянулся, а я попятилась. Сама на себя разозлилась, но не специально получилось, и самое страшное, Давид это тоже понял.

– Долго ты так ещё?

И столько в голосе усталости. Мне его жалко. И понимаю, что во мне упрямство говорит, и сделать с этим ничего не могу.

– Осенью ты другим был, – торопливо оправдываюсь я. – Ты был слаб, ранен, зависим от меня. А теперь ты такой сильный…чужой.

– В этом все дело? – спрашивает он. – У меня есть выход.

Расстегивает пальто. Там, в кобуре, Господи, я уже успела позабыть, что он бандит, там пистолет! Пистолет он достаёт, берет мою руку, от прикосновения я вздрагиваю, и тяжёлое оружие мне вкладывает в ладонь.

– Ты чего это? – испугалась я. – С ума сошёл?

А пистолет держу и пошевелиться боюсь. Львенка защищать не нужно и вся моя храбрость куда-то делась.

– Сделай во мне дырку, – просит Давид. – Только пожалуйста, не меть в пах, %и постарайся не зацепить артерии. И все, я снова раненый и слабый, а ты моя нянечка.

– Придурок!

Теперь я разозлилась, пистолет ему в карман засунула и пошла с лоджии. Дверь из квартиры и стою демонстративно, жду, когда уйдёт.

– Значит все?

И мне плакать хочется – вдруг и правда, все? Как я потом? Без него, без Львенка? Уйдёт и не вернётся? Но стою упрямо. И Давид вышел. Ушёл. Уехал. Возможно, не отсюда, а из моей жизни вообще.

Вечером я рыдала, власть орошая слезами тот самый новый диванчик и прислушиваясь к шагам в подъезде – вдруг вернётся? Себя обманывала, звукоизоляция тут отличная, все равно не слышно ничего, кроме моих всхлипов.

Поэтому когда звонок прозвенел я просто подпрыгнула от неожиданности. К дверям метнулась. Кто? Можно включить экран и будет видно, кто за дверью стоит, но пользоваться этой причудой я ещё не научилась. Распахнула дверь. Никого нет. Тишина. И только звук уезжающего вниз лифта.

А потом вгляд перевела вниз – корзинка. Красивая такая словно из фотосессии. С витой плетёной ручкой. В корзинке сидит Лев. В голубой красивой шапочке, расстегнутом комбинезончике теплом.

– Давид! – кричу я. – Давид, блин!

Лифт мне все равно не обогнать. Да и не хочу – на Львенка смотрю. И он на меня, глаза круглые, тёмные. Как у папы. Молчит. И мне кажется – не узнает уже меня. Больше десяти дней не виделись. И реветь я готова. Но тут лицо Львенка скривилось. Не плачем, нет. Он рассердился! Что сидит тут внизу, весь такой красивый, а я стою и просто смотрю на него, глупая! Могла бы уже давно на руки взять и затискать!

– А-а-м, – сказал Лев. А потом сердито добавил, – у-у-ва!

Дернулся ко мне навстречу и из корзинки выпал, благо она невысокая. И уж тут я отмерла. Подкидыша своего в дом, и тискать, и целовать, и дышать им! А с рук его спустить невозможно просто, вцепился в свитер, кулачки не разжать. Так и ходила с ним, пока не уснул, спину не чувствую, и пусть. Потом долго любовалась. Потом уже вспомнила про корзинку. Глянула – а в ней мятый конверт. В нем записка, мятая тоже. А в ней…

"Добрая тётя! Вы такая милая и красивая, что несомненно мне поможете! Дело в том, что мой папа гордый придурок. И он меня угробит, это я совершенно точно вам говорю! Никак ему нельзя меня доверить, а вот вам можно, спасите меня от него срочно!"