Дженнифер Смит - Статистическая вероятность любви с первого взгляда

Нет, сейчас он смотрел на нее совсем по‑другому. Так, когда она в раннем детстве разбивала себе коленку, или падала с велосипеда, или когда уронила на кухне банку вишневого варенья и наступила на осколок. От этого взгляда сразу становится легче.

Крепко обнимая одну из многочисленных расшитых подушек, Хедли рассказывала папе, как познакомилась с Оливером в аэропорту и как он в самолете поменялся местами с соседкой. Как помог ей справиться с приступом клаустрофобии, отвлекал дурацкими вопросами, спасал ее от самой себя, точно так же, как раньше это делал папа.

— Помнишь, ты мне говорил, что надо представить себе небо?

Отец кивнул:

— И как? Помогает до сих пор?

— Ага, — кивнула в ответ Хедли. — Только это и помогает.

Папа опустил голову, но Хедли успела заметить, как вздрагивают у него уголки губ, готовых сложиться в улыбку.

За дверью — свадебные гости, новая жена и море шампанского, нужно строго соблюдать заранее составленное расписание, а папа слушает ее, как будто никуда не торопится. Как будто ничто в мире не может быть важнее разговора с ней. И Хедли продолжила говорить.

Она рассказывала, как они болтали с Оливером все те долгие часы, когда больше нечем было заняться, сидя вплотную друг к другу на немыслимой высоте, над океаном. Рассказывала о нелепых научных исследованиях Оливера, о фильме про утят и о том, как она глупо вообразила, что он тоже едет на свадьбу. Даже про виски рассказала.

Только ничего не сказала о поцелуе возле таможенного контроля.

Когда речь дошла до того, как она потеряла Оливера из виду в аэропорту, Хедли начала буквально захлебываться словами. Она не могла остановиться, словно внутри у нее открылся какой‑то клапан. Когда рассказывала о похоронах в Паддингтоне и о том, как оправдались ее худшие опасения, папа взял ее руку в свою.

— Надо было сразу тебе рассказать… — всхлипнула Хедли, вытирая нос тыльной стороной руки. — Вообще зря я туда пошла.

Папа молчал, и Хедли была ему за это благодарна. Как же трудно было выразить словами то, что было дальше… Описать глаза Оливера — темные и торжественные, словно грозовая туча… За дверью послышался взрыв смеха, а затем хлопки. Хедли глубоко вздохнула.

— Я хотела ему помочь, — произнесла она тихо и тут же поняла, что это не вся правда. — Я хотела еще раз его увидеть.

— Это очень хорошо, — ответил папа.

Хедли покачала головой:

— Ничего хорошего. Мы же с ним всего несколько часов как познакомились. Это смешно и бессмысленно.

Папа улыбнулся, поправляя сбившуюся набок галстукбабочку.

— Так всегда и бывает, детеныш. В любви не надо искать смысла. Она совершенно нелогична.

Хедли подняла подбородок:

— Что такое?

— Ничего.

— Просто мама сказала точно то же самое.

— Про Оливера?

— Нет, вообще.

— Мама очень умная.

То, как он это сказал — без малейшей иронии и без всякой задней мысли, — заставило Хедли высказать вслух то, что она уже больше года держала в себе.

— Тогда почему ты от нее ушел?

Папа отшатнулся, как от удара, и чуть приоткрыл рот.

— Хедли… — негромко начал он.

Она замотал головой:

— Ничего, ничего! Считай, что я ни о чем не спрашивала.

Папа одним движением поднялся на ноги. Хедли подумала — сейчас он уйдет, но папа присел рядом с ней на край кровати. Хедли устроилась боком, чтобы не смотреть ему в лицо.

— Я маму до сих пор люблю, — сказал он вполголоса.

Хедли хотела что‑то произнести, но папа продолжил говорить, не позволяя себя перебивать:

— Естественно, уже по‑другому. Тут еще и чувство вины. И все‑таки я хочу, чтобы ты знала: она мне очень дорога.

— Тогда как ты мог…

— Уйти?

Хедли кивнула.

— Нельзя было иначе, — просто ответил папа. — Но это не значит, что я ушел от тебя.

— Ты остался в Англии.

— Да, знаю, — засмеялся он. — Так ведь ты тут ни при чем!

— Ага, точно. — В ней понемногу начала разгораться привычная злость. — Один ты при чем.

Ей хотелось, чтобы он спорил, возражал, достоверно исполнял роль стареющего эгоиста, которую Хедли для него придумала и лелеяла все эти долгие дни, недели и месяцы. А он сидел, понурив голову и стиснув руки, и даже не пытался оправдываться.

— Я влюбился, — беспомощно проговорил он.

Галстук‑бабочка опять съехал набок. Хедли вдруг вспомнила, что сегодня все‑таки его свадьба. Папа рассеянно потирал подбородок, глядя куда‑то в сторону.

— Я не надеюсь, что ты поймешь. Знаю, я поступил плохо. Я худший отец на свете. Знаю, все знаю, поверь.

Хедли молчала и ждала, что еще он скажет. Ей‑то сказать было нечего. Скоро у него будет новый ребенок — возможность начать все сначала. Этому ребенку он будет хорошим отцом. Его он не бросит.

Папа сжал пальцами переносицу, словно отгоняя головную боль.

— Я не жду, что ты меня простишь. Прежнего не вернуть. Но, если ты не против, я хотел бы начать заново. — Он кивнул на дверь в соседнюю комнату. — Конечно, все изменилось, поначалу будет трудно, но мне правда очень хочется, чтобы ты присутствовала в моей новой жизни.

Хедли опустила глаза. На нее, будто ватное одеяло, разом навалилась усталость.

— Мне и старая жизнь нравилась, — проговорила Хедли, сдвинув брови.

— Понимаю. Но ты и сейчас мне нужна.

— Маме тоже.

— Я знаю.

— Просто…

— Что?

— Лучше бы ты остался.

— Я понимаю, — в тысячный раз повторил папа.

Хедли ждала: сейчас он скажет, что так лучше для них всех. Мама постоянно это твердит во время подобных разговоров.

Но он молчал.

Хедли сдула с лица выбившуюся из прически прядь волос. Как там сказал Оливер? Что ее папе хватило характера не остаться. А может, Оливер прав? Трудно представить, как бы они жили, если бы он тогда расстался с Шарлоттой и вернулся домой к Рождеству. Так было бы лучше? Или вышло бы так, как в семье Оливера, — каждый кутается в свою обиду, словно в душное, тяжелое одеяло, и все молчат? Хедли прекрасно знала, что невысказанное иногда бывает хуже слов, произнесенных вслух. Так вышло у нее с папой; а могло быть и у папы с мамой, случись все иначе. Как все‑таки лучше? Никто не знает наверняка.

Зато Хедли знала другое: сейчас папа счастлив. По лицу видно, даже когда он сидит, обреченно сгорбившись, не смея обернуться и посмотреть ей в лицо. Даже в эту минуту, несмотря ни на что, его глаза сияют. Совсем как мамины, когда рядом Харрисон.

— Пап? — очень тихо окликнула отца Хедли. — Я рада, что ты счастлив.

Отец не смог скрыть своего удивления: