Привет из Майами (СИ) - Сурина Лилия

— Стой! — рявкнул Даррен и та застывает на месте. — Я уеду по делам, моя жена останется здесь, в этом доме. Только попробуй ее обидеть или задеть хоть словом — порву на мелкие кусочки.

— Да больно надо, — огрызается Оливия и скрывается за дверью.

Больше часа мы успокаиваем Айрин, которая то затихает, то снова содрогается в рыданиях. Пока Даррен не вкалывает ей успокоительное и не укладывает в кровать. Он собрался уходить, нужно распорядиться насчет похорон, но женщина вцепилась в руку моего мужа и устало произносит:

— Ты знаешь о его завещании?

— Нет. Да и не время сейчас о деньгах, — отвечает он. Видно, что неприятен Даррену этот разговор.

— Я не о том завещании. Есть еще одно, относительно распоряжений … про тело… — слезы снова набегают на голубые глаза женщины, но она уже просто плачет, без истерики. — Гарольд ведь знал, что не уедет отсюда. Он нарочно рвался в эти проклятые горы! Он их любил, а они добили его…

— Да, он любил горы. Но в Майами он бы долго тоже не прожил. Айрин, мы все знали. Что скоро это случится. И ничего сделать не смогли.

— А ты знаешь, что он распорядился кремировать тело и развеять прах над горами?! — Айрин подскакивает с подушек, на которые упиралась. Теперь злость высушила ее скорбные слезы, и она стала похожа со своей дочерью. — Он совсем не любил меня! Я куда должна приходить, чтобы поплакать над могилой любимого?! Чтобы поговорить с ним? В горы?

Выпалив все, Айрин обессиленно валится на подушки и закрывает глаза. Ее роскошные и блестящие белокурые локоны растрепались, но так она выглядит моложе своих лет, чем со строгой высокой прической.

— Н-да-а… дела. Я не знал, — виновато оправдывается Даррен и смотрит на меня, будто ища поддержки.

Но я молчу, сидя в глубоком элегантном кресле, даже не пытаясь вмешиваться. Понимаю, что обида женщины на такое распоряжение любимого человека, поможет ей перебороть боль от потери. Я представляю себя на ее месте, и моё сердце разрывается от боли.

Вскоре пришел Стенли и мужчины уехали. Я же так и сижу в кресле и не знаю что делать. Хочется спать. Свои проблемы отошли на второй план и уже кажутся не такими ужасными.

— Мы с Гарольдом познакомились совсем юными, — вдруг доносится с огромной кровати. А я думала, что Айрин уснула. — Ляг рядом со мной, пожалуйста. Не хочу видеть дочь или подруг. Хорошо, что Даррен привел тебя.

Женщина смотрит на меня умоляюще, так что, я быстренько скидываю обувь и, забравшись на огромную кровать, устраиваюсь поудобней на соседней подушке. Только бы не заснуть. Слушаю историю любви и радуюсь, что предаваясь воспоминаниям, Айрин больше не плачет и даже улыбается. Её тихий нежный голос погружает меня в сладкую дрёму, с которой я уже не могу справляться.

— Да не трогай девочку, пусть поспит еще, — слышу я голос Айрин, когда просыпаюсь. Я не шевелюсь, не успеваю просто, потому что слышу голос Даррена.

— Да, пусть отдохнет. Пусть еще поспит, а то последние дни нервные выдались, — в тихом голосе мужа сквозит ласка и забота, мое сердце делает невольный скачок. Не шевелюсь, боясь, что меня вычислят, что подслушиваю.

— Что-то случилось? Из-за этой свадьбы девочка так переживала? Так надо было…

— Тут все сразу. И… мы беременны! — даже шепот мужчины содержит столько восторга, что нежность теплым одеяльцем окутывает мое расстроенное сознание.

— Ох, сынок! Радость какая! Пойдем-ка, в другом месте поговорим, а то разбудим девочку…

Я остаюсь одна в комнате и уже не от кого скрывать, что не сплю. По моим щекам снова бегут крупные капли слез. Мы беременны!

— Господи, — молю я, — пожалуйста, сделай так, чтобы это был ребенок от моего любимого блондинчика! Я все сделаю, все исполню…

Спускаюсь в гостиную, когда успокаиваюсь. Даррен сразу кидается ко мне и сгребает в охапку под ехидное цоканье Оливии. Он соскучился, и я тоже.

Мы уже было засобирались домой, но Айрин просит остаться на обед. Мне не хочется обедать в этом доме, где на меня косо смотрят и цокают, но и обижать бедную вдову, которой и так досталось, тоже не хочется. Поэтому уговариваю мужа отобедать. Он едва стоит на ногах. Не спал ночь, носился по городу, организовывая похороны. Но меня послушал.

За столом царит скорбная тишина. Сначала. Потом Оливия манит наманикюренным пальчиком служанку и громко говорит ей:

— Ты… как там тебя? Вызови моего мастера по маникюру и стилиста. Чтобы в восемь часов вечера были как штык.

Все, сидевшие за столом, разом глядят на дочь покойного Гарольда. У нее отец умер, а она думает о красоте?!

— Что? Что вы уставились? — она, похоже, совсем не соображает, и я надеюсь, что это так крыша едет у нее от горя. Хотя, сомневаюсь.

— Оливия! — вдова так громко хлопает ладонью о стол, что я невольно подпрыгиваю. — Как ты можешь? Ты… ты… тварь ты бездушная!

— Да что такого? — снова возмущается стерва и рывком встает из-за стола, бросая салфетку в тарелку с недоеденным супом. — Ты же прекрасно знаешь, какие персоны припрутся завтра, чтобы проводить в последний путь драгоценного Гарольда. А у меня лак на ногтях не свежий и вообще…

— Вон! Пошла вон! — уже визжит срывающимся голосом Айрин, порываясь дотянуться до неблагодарной дочери и вырвать ее идеальные шелковые локоны. Даррен ловит женщину и пытается увести ее из столовой. Но тут и его мать вставляет свое едкое слово.

— Да что ты, в самом деле, Айрин? Девочка должна всегда держать в порядке и маникюр и прическу, а то некоторые совсем не заботятся о своей внешности… — ловлю я от свекрови камень в свой огород, видимо.

— Зато ты заботишься! Змеи, ничего святого для вас нет! Пошли вон из моего дома!

— Это больше мой дом, мамочка! Так что, если тебе что-то не по вкусу, то попрошу на выход!

На минуту оцепенение охватило всех присутствующих. У меня вообще не укладывается в голове, как можно выгнать мать из дому, тем более, когда такое горе постигло семью. Айрин, похоже, тоже никак не может поверить в злые и бессердечные слова, которые с таким равнодушием кидает ей родная дочь.

— Сучка… — цедит сквозь зубы мой любимый мужчина, выказывая своё презрение всего одним словом.

Я встаю из-за стола и подхожу к застывшей столбом женщине, обнимаю ее за худенькие поникшие плечи.

— Поехали домой, Даррен, — говорю мужу, — Айрин нужен покой.

Хоть бы он меня услышал, хоть бы перестал буравить свирепым взглядом недостойную его внимания особу. Трогаю его за руку, и он поворачивается ко мне. Едва уловимая улыбка скользит по его сжатым губам.

— Да, поехали.

— Только попробуй заявиться завтра на похороны моего мужа, — бросает в сторону дочери ожившая вдруг вдова. — Только попробуй! Я не позволю устроить цирк из панихиды.

Собрав немного вещей, мы забираем Айрин к себе. Она молчит всю недолгую дорогу, разглядывая заснеженные улицы за окном автомобиля. В голубых глазах пустота и отрешенность. Мне жаль ее до глубины души, хочется обнять, как маму.

Я плохо помню свою мать, вернее то существо, которое воняло перегаром, и было вечно пьяным. А так хотелось услышать от нее сказку или колыбельную. Помню хриплый голос, который издавал только грязные слова в мой адрес. Но я ее обнимала, когда та спала, я пела ей колыбельные песни, которые не доходили до затуманенного алкоголем сознания. Я любила свою пьяную грязную маму. А тут…

— Я породила змею на свет… — сокрушенно качает головой Айрин. И я обнимаю ее, встретив одобрительный шоколадный взгляд в зеркале заднего вида.

Уложив бедную женщину в гостевой спальне, я уговариваю прилечь и Даррена. Бессонная ночь и напряженный день свалили с ног моего красавчика, он засыпает, едва только голова касается подушки. Я лежу возле него и глажу натренированное, манящее меня тело, забравшись ладошкой под футболку. Мне нравился его плоский твердый живот, напряженные вены вдоль рук.

Склонилась и поцеловала теплую бархатистую кожу ниже пупка, под которой чувствовались налитые твердые мышцы. Его мужской аромат мигом вскружил мне голову. Желание запульсировало в особых точках, делая сердечный ритм ускоренным. Умом понимаю, что если и дальше стану ласкать расслабленное во сне тело мужа, то он проснется и мы займемся любовью. А мне так хочется, чтобы он отдохнул, и остановиться уже не хватает сил.