Кара Колтер - Звездный час любви

Даже сейчас, когда маленькая дочка еще благополучно пребывала в материнской утробе, Джефферсон отчаянно переживал.

Переживал, что наступит день, когда она захочет надеть длинное белое платье. Ну, или не захочет. Однако в этот день встанет у алтаря, глядя с любовью не на своего отца, а на другого мужчину.

Смех раздался снова, взлетая по лестницам, будто дом был переполнен им.

Джефферсон задумался. Его дом, его бывшая одинокая крепость на скале, наполнился голосами друзей и соседей, приехавших со всей округи, чтобы встретить Рождество в Стоун-Хаусе. Как легко оказалось вдохнуть новую жизнь в старую традицию. Впрочем, если приглядеться, Энжи пришлось много потрудиться, чтобы это выглядело легко.

Она больше не вернулась в ту школу, где преподавала домоводство в старших классах. Вместо этого после свадьбы основала организацию помощи выпускникам.

Она слишком хорошо помнила, как, будучи ребенком из неполной семьи, не могла позволить себе того, что другие девочки. И вот теперь с гордостью возглавила организацию, ставившую своей целью не просто дать девочкам платья для выпускного вечера, а научить их самих создавать эти платья.

– Я не хочу, чтобы они просто получили платье, – со свойственной ей прямотой объясняла она. – Нужно, чтобы они раскрыли в себе творческие способности, используя силу своего воображения, создавать мир своей мечты.

Ее начинание необычайно быстро набрало обороты. И вскоре Энжи уже проводила семинары для преподавателей по всей Северной Америке, наглядно демонстрируя, как можно привлечь спонсоров, готовых пожертвовать все необходимое, от ниток до диадем, как найти девушек, которые больше всего в этом нуждаются.

– Так вот ты где!

Джефферсон слегка повернулся. Его жена сияла. Сможет ли он когда-нибудь привыкнуть к тому, что эти слова относятся к Энжи? По какой-то причине от беременности ее волосы сделались еще кудрявее. Как он любил эту неуправляемую гриву. Платье для беременных собственного производства с достоинством охватывало ее огромный круглый живот. Последнее время Энжи поговаривала, что хочет создать в своей организации подразделение для беременных.

– Красиво, – прошептала она, глядя на покрашенную часть стены.

– Это тот же самый цвет, что и раньше, – убеждал Джефферсон просто для того, чтобы поспорить, хотя сам видел, что цвет немного другой. В новом оттенке присутствовали нежность и мягкость, которой не было в прежнем.

– Ты что, прячешься? – строго спросила Энжи, игнорируя приглашение спорить с ним.

Он видел, что жена раскусила его фокус.

– Нет, просто хотелось с этим закончить. На всякий случай.

Она продолжала смотреть на него, будто не слыша ответа.

– Может быть, – сознался он. – Может, и прячусь.

– Почему?

Он потер пальцами переносицу, будто не мог справиться со своими чувствами.

– Я не хочу, чтобы кто-нибудь увидел, как я боюсь рождения ребенка.

Энжи шагнула к нему и, убрав его руку от лица, посмотрела ему в глаза таким взглядом, от которого он сразу становился самым сильным мужчиной во Вселенной.

И в тот же миг между ними вспыхнуло то, что никогда не остывало и не теряло своей остроты. И всегда позволяло ей обвести его вокруг пальца!

Он положил кисть на открытую банку с краской и взял ее за руки.

Снизу послышался шум. Заглушая другие звуки, до них донесся громкий радостный смех Мэгги. Она была так за него счастлива. Да и все они. Казалось, любовь Энжи, став частью этого дома, привлекала сюда людей. Все это делала любовь.

Она помогала. Она росла. И снова возвращалась к ним.

Любовь делала мир лучше. Ее проявления были бесчисленными, как звезды на небе.

Внезапно Джефферсон почувствовал, что ему совсем не страшно иметь маленькую дочку.

Внезапно понял самое главное. Его жена, его прекрасная, мудрая, веселая жена тоже может ошибаться.

В тот день, когда вернулась к нему, когда отказалась отдать его на милость пропасти одиночества, которую он выбрал, Энжи сказала, что любовь невозможна без смелости. И самая большая на свете смелость – выбрать любовь, даже зная, что она может ранить.

Но сейчас Джефферсон понял более глубокую истину.

Это не самая большая смелость. Вовсе нет.

Это единственная в мире смелость. И никакой другой не существует.

– Ты готов? – спросила Энжи.

Она могла иметь в виду все, что угодно. Готов ли он присоединиться к гостям? Готов ли сесть за праздничный стол? К появлению в их жизни ребенка?

– Да, – ответил Джефферсон на самый главный из этих вопросов, который требовал больше всего смелости.

Он снова ответил «да». Как три года назад ответил той силе, перед которой склонял голову каждый человек. Которая была настолько сильнее его и имела на него свои виды, гораздо более важные, чем все то, что он мог планировать для себя сам.

Джефферсон Стоун сказал «да» любви.