Маргарита Южина - Звёздочка моя новогодняя

– Такой же, как все, – всхлипнула Дина. – Надо чтобы жена сидела дома, варила борщи и мыла полы… А то, что у нас, девушек, свой богатый духовный мир!..

Он уехал, и Динка вдруг поняла, что ей без него ничего не надо. Совсем ничего. Ну вот зачем она на него накричала, да еще и обидела его? Зачем теперь ей какая-то роль, когда… Да! Она уже готова сидеть дома, мыть полы и варить борщи! И чтобы эти борщи ели за большим столом их с Дмитрием дети! И чтобы они шлепали по чистым полам босыми ножками!

Все разошлись по своим номерам с самыми серьезными лицами. Казалось, люди готовятся не к встрече Нового года, а к докладу в Международной Ассамблее. Дамы были настроены решительно. И это совсем не понравилось Чеботареву. А ну, как этот продюсер возьмет их сразу всех? Скопом? А чего? Девчата у них видные. Одна Дина чего стоит… ну, ладно, Динке давно в столицу пора, а вот зачем уезжать Женьке? Анжеле? Эдмунду, в конце концов? Получается, что и в театре никого не останется. Рассыплется театр, как карточный домик. Криворуков обязательно уйдет. А кто будет держать Чеботарева на семи ставках, да так, чтобы он ни на одной не работал! Да еще и деньги ему за это платить? Нет, это дело надо прикрывать. И быстренько. Как это там девчонки договорились? Держать все в тайне, чтобы не дошло до главрежа? Не получится! Чеботарев ему сам расскажет! Пусть Криворуков радеет за родной театр.

Анжела Кузьминична была в тяжких раздумьях. Вот, интересно, кто про Свердыщева проболтался, а? Ведь какая конкуренция образовалась! Ну и где тут пробиться? Нет, не заметит ее мужик. Надо что-то придумать… И чего тут придумаешь, когда у Динки вон какая коса, а Женька… Вот и чего он за нее зацепился? Подумаешь, молоденькая. Так она лет через двадцать тоже ровесницей Анжелы станет. И все-таки как же выделиться?! Остается одно – брать тяжелой артиллерией. Стриптизом. Никто из девчонок на это не отважится, а вот ей уже терять нечего. Да и есть, чем похвастаться.

– Точно! Это будет здорово! – чуть не подпрыгнула она и понеслась искать Динку.

Та сидела дома и, подперев кулачком щеку, смотрела в окно.

– Дина! – сиреной завопила Анжела, врываясь в комнату. – Ты какой номер готовишь? Говорю, что на Новом году исполнять будешь?

– Буду петь песню «Пять минут», – не меняя позы, ответила Дина. – Хорошая такая, новогодняя песенка.

Она специально ее выбрала. Не выступить она не могла, выступить плохо тоже некрасиво – люди-то в чем виноваты, у них праздник. И она решила – споет «Пять минут». У нее получится хорошо, она постарается. И все равно, как бы она ни старалась, конкурировать с Людмилой Гурченко, с этой легендой, немыслимо. Поэтому вполне резонно, что режиссер выберет не ее. И очень хорошо, потому что… никуда уже с ним она ехать не хочет, и никакой серьезный театр ей не нужен. А нужны ей муж, дети…

– Дина! Это очень хороший выбор! – выдохнула Анжела и даже прикрыла глаза от важности момента.

Действительно, песенку Динка выбрала хоть и чудесную, но уж больно известную. Ну, ясно же, что она ее не потянет. В плане показательного выступления. Зато одной соперницей меньше – это раз, а два – на фоне всем известного исполнения Дина будет выглядеть серенько. А вот Анжела! Со своим стриптизом!

– Дин, – серьезно сообщила Анжела Кузьминична, – ты этот номер готовь, а я буду его инсценировать. Потому что мне больше ничего не остается. Так что… ты уж номер не меняй, я готовиться пошла.

Дина только кивнула. Разговаривать совсем не хотелось. Хватит уже, договорилась! Вот уехал Дмитрий, и какой теперь без него праздник? Она вздохнула и пошла в зал. Все же на людях как-то отвлекаешься.

В это время Чеботарев уже стучался в комнату к Криворукову.

– Анастас Борисович, здрасте, – смело вошел он.

Криворуков пытался в маленьком зеркальце разглядеть большого себя. Ну, пусть не всего, но хотя бы бант – какой ему больше идет. Он всегда выходил на сцену только с бантом на шее. На гастроли он взял целых пять, и вот теперь мучился. Хорошо бы вот этот надеть, яркий, пестренький такой, расцветочка в цвет елочки… но он так царапает шею. А вот этот к телу приятный, но уж больно блеклый какой-то…

– Анастас Борисыч, у нас беда, – отвлек его от важного занятия Чеботарев.

– Вася, то, что ты у нас работаешь, это уже беда. Что у тебя опять?

– Не у меня, Анастас Борисович, не у меня, слава богу, а у вас.

Криворуков отложил банты и встревоженно посмотрел на Чеботарева.

– Ну и чего молчишь? Говори!

– Дело в том, что какими-то неведомыми путями в эту деревню забрел известный продюсер. Свердыщев его фамилия, знаете?

Криворуков задумался на секундочку.

– Это тот, чей фильм на Каннском фестивале пальмовую ветвь урвал? – со знанием дела уточнил он. – Конечно, кто ж его не знает?! Погоди-ка, в эту деревню?

Чеботарев кивнул с видом победоносца.

– Ну так и что? – заволновался Криворуков. – Пусть посмотрит, оценит. Слава богу, у нас есть что показать. Сначала прогоним номера, а потом и «Гамлета» добавим. Народ будет пьяным, им все равно на что смотреть, а режиссеру будет приятно. И пусть у него создастся ощущение, что мы не какая-то там шарашкина контора «Рога и копыта», мы «Гамлета» даем.

– Только никто не берет, – швыркнул носом Чеботарев, а потом вернулся к разговору. – Так я о чем, наши-то дивы, как об этом узнали, так сразу и решили показать себя во всей красе. Ему, видишь ли, актриса в кино нужна. Что-то он снимать собирается. Вот наши сейчас и будут из кожи вон лезть, чтоб ему понравиться. И ведь понравятся! И хорошо, если одна, Анжела, к примеру. Она, если из нашего театра уйдет, никто и не заметит, а вот если…

– Что значит «не заметит»? Это моя жена, между прочим! – обиделся главреж. – Как это от меня уйдет жена, а я не замечу?!

– Вот-вот, – кивнул Чеботарев. – А если еще и Женька уйдет, Крутикова? Кто у нас мальчиков играть будет? У нас же все спектакли полетят? А если Банченки уйдут?

– Погоди-погоди, – замахал руками Криворуков. – Так они все решили уйти?

Чеботарев потер нос.

– Нет, не все, – к чести своей, не стал врать он. – Татьяна не клюнула на эту приманку, вроде Веткин тоже… Но Игорь собрался в другое место. И я! Прошу сакцентировать свое внимание. Я тоже остаюсь. Кстати, Анастас Борисыч, у нас там полставки дворника залежалось, вы бы не поговорили с начальством, а?

– Чего ты хамишь, Чеботарев? – повысил голос главреж. – У нас же есть дворник. Работает.

– Я ж не работу прошу, а полставки. Пусть он работает, – вытаращил глаза Чеботарев и наседал дальше: – И ведь решили, окаянные, ничего вам не говорить, держать в секрете. Но я… вы ж меня знаете, я за родной театр! Так что… я бы на вашем месте поговорил с начальством-то.