Трогать нельзя (СИ) - Зайцева Мария

— Ну и что тут такого? Какой может быть стресс?

— Никакого, — улыбается она загадочно, — если я задам. А вот если вы…

— Бля.

— Сергей Юрьевич!

— Ой, да ладно тебе, царица Тамара! Можно подумать, не слышала!

— До работы у вас, не приходилось! В нашей культуре уважают женщин!

— Так, не зарывайся!

Я раздраженно отбрасываю листок. Она стоит гордым монументом и смотрит.

И я, вздохнув, опять беру список. В принципе, нормально. Можно отвлечься. Кандидатов покошмарить.

Но не сильно. Обмороки мне тут ни к чему.

— Давай. Сколько их?

— Пять.

— Чего-то дохера.

— Чтоб выбор был.

Я откидываюсь в кресле, смотрю в ноут, где как раз поет Татка. Это ее последнее шоу, как раз после него и вылетела. Странно, как она могла вылететь? Она же лучше всех! Реально, самая лучшая!

Глазки на мокром месте, блестят подозрительно. Песня такая красивая, лирическая.

Я не особо знаток, но мне нравится. Да мне все нравится в ее исполнении. А тут на французском…

Красиво.

И она уже в городе. В одном со мной городе. И не пришла. Не позвонила даже. Гордая.

Ждет, когда я?

Не ждет. Нихрена она не ждет. Не факт, что вообще надолго приехала. Может, так… Вещи собрать. И назад, к своему татуированному придурку.

Что, Боец, просрал сестренку, а?

От этих мыслей настроение делается еще более поганым, чем было. Самое то для стресс-интервью.

Ладно. Вернемся к нашим баранам. То есть, к кандидатам на прекрасную должность администратора. Или, если достойный чел, то и директора клуба.

Отправляю Тамару рулить процессом и затем смотрю на первого кандидата.

Бля… Чего так трястись-то?

Через пару минут разговора, вполне спокойным и даже доброжелательным тоном, я отпускаю беднягу.

А то страшно прям, вдруг в штаны наложит прямо в кабинете? Проветривай потом.

Слышу взволнованный голос Тамары:

— Куда, девушка! У меня нет вашего резюме!

И через мгновение чувствую, как опять останавливается сердце.

Татка стоит в проеме двери.

И глазам больно.

Я соображаю только жестом отправить Тамару прочь. Замок защелкивается.

— Ну привет, братик, — Татка проходит к стулу для соискателей, садится, ногу на ногу закидывает.

А я смотрю.

И очень сильно надеюсь, что не видно, что у меня челюсть со стола не поднимается никак.

Она изменилась. Москва определенно какой-то свой отпечаток наложила. Более стильная прическа, укладка какая-то другая. Одежда… Что-то нейтральное. Юбка. Моя Татка в юбке! И ноги в темных колготках, длинные до охерения.

И вообще… Вся она какая-то другая. Взрослее. Шикарнее. Разве можно так измениться за месяц?

Моя Татка была бесячим, цепляющим огоньком. А эта — живое пламя. Обожжет до смерти. Я бы, наверно, не рискнул к такой девочке на улице подкатить. Так, пооблизывал бы глазами издалека…

— Привет, сестричка. Как Москва?

Голос у меня получается на удивление спокойным. Таким… Нейтрально-равнодушным. И это ее задевает. По глазам вижу. Мелькает там растерянность и даже… Слезы? Смотрю пристальнее, уговаривая проклятое сердце биться. А то так ведь и сдохнуть недолго, просто на сестренку любуясь.

Но тут Татка улыбается.

Весело и бесшабашно.

— Отлично! Мне контракт предложили. На год. Быть лицом косметической кампании.

Нет. Вздохнуть не получается. Сука! Сукасукасукасукасукасука!!! На год! На год!!!

— Я рад. А приехала зачем? За вещами?

— Да.

Разговор все больше превращается во что-то идиотическое. Мы, самые близкие друг другу люди, во всех отношениях близкие, сидим, разделенные столом и перебрасываемся малозначимыми колкими фразами. Почему так? Как вообще так получилось?

Боец, когда ты умудрился все просрать?

— Ну хорошо. Удачи.

Она молчит. Смотрит. И я взгляд не отвожу.

Давай, сестренка, пиздуй в свое светлое будущее. А я, тупое старое говно, тут уж останусь. В прошлом. Дела свои делать. Мне, вон, еще стресс-интервью для кандидатов устраивать. Интересно, если я помру прямо во время собеседования, это будет засчитано за стресс?

И вдруг Татка вскакивает, перегибается через стол и отвешивает мне пощечину!

Я до такой степени не ожидаю этого, до такой степени охереваю, что сначала не реагирую. И получаю вторую! На третьем замахе ловлю ее ладонь, сдавливаю. Мне обычно и одного пропущенного хватало, чтоб взбеситься. А тут два! И третий был бы.

Тяну за тонкое запястье рывком, протаскиваю по столу ближе к себе.

— Какого хера?

Мой рев слышен, наверно, далеко за пределами кабинета.

А вот она шипит. Злобно и тихо. Змейка радужная.

— Ты, скот, даже не позвонил! За месяц! Не позвонил! Что, обрадовался, когда выкинул из своей жизни, а? Сразу? Сколько баб у тебя тут было, а? Времени набрать смс не нашлось?

— Да у ж кто бы тут вякал, — я снижаю все же голос, рычу прямо в лицо, злое и сосредоточенное, держу запястье, — у тебя на шее хоть одно не облизанное место есть, а? Дешевка ты, Тата. Вот и все. Что, понравился мальчик? Ебет хорошо?

— Сука!

Она заносит ладонь, чтоб ударить, но я уже начеку. И перехватываю. А потом поддергиваю еще ближе, ее лицо передо мной, Татка сдавленно ахает, потому что ноги уже до пола не достают, она заваливается вперед, не имея другой опоры, кроме моих рук.

И мне даже вставать не надо, чтоб ее поцеловать.

Иии… Все! Вот просто все! В момент буквально!

Сердце заходится бешеным ритмом, бьет в грудь, я нагло тараню ее рот языком, фактически совершая насилие. Татка дергается в моих лапах, сжимает кулачки, стараясь высвободиться, но где там!

Я дурею мгновенно. Все же целый месяц без нее — это безумие. Это — отсроченная казнь. И вот теперь… Теперь я, похоже, все-таки помер. И попал в рай, непонятно, за какие достоинства. Что-то сделал хорошего в жизни? Кошку с дерева снял? Милостыню подал?

Неважно. Важно, что я в таком кайфе, что даже в первые мгновения не осознаю этого. Просто схожу с ума. Просто делаю то, что должен делать. Целую свою женщину. Все остальное — фоном. Ее трепыхания. Ее сопротивление. Ее протестующее мычание мне в рот. Гневное такое.

Вот похрену. Я так давно этого не делал, что теперь испытываю ощущения сродни развязке наркомана. Первый раз. Оглушение. Пустая голова. Чистый, незамутненный кайф.

Ее губы воспринимаются как что-то запредельно вкусное, как самый шикарный в мире подарок. И то, что она пищит и дергается, вообще нисколько не мешает.

Я отрываюсь на секунду. Только для того, чтоб встать, дернуть Татку еще на себя, заставив проехаться животиком по столешнице и выпасть прямо мне в руки.

Она успевает за этот короткий промежуток вскрикнуть:

— Нет! Не смей! Гад!

Для меня это — музыка. Приглашение.

Потому что я злой. Потому что она — мелкая бессовестная провокаторша. И именно за этим пришла. И думает, что я — дурак. А я — не дурак. Я просто ее люблю.

И просто скучал.

Она еще не знает, как.

Сейчас узнает.

Преимущества юбки неоспоримы. Темные колготки вовсе не выглядят стойкими и такими не становятся внезапно. Рвутся с очень даже веселым треском.

Татка ахает, пытается приподняться на руках, развернуться, дотянуться до меня ногтями.

— Лежать, — рычу я, припечатывая обе ее ладони к столешнице одной рукой, — ноги! Раздвинула!

— Пошшел ты! — шипит змейка.

И раздвигает ноги.

Да кто бы сомневался!

Я дорываю колготки в стратегически важном месте, провожу пальцами между ног, и Татку выгибает от одного только прикосновения. Мокрая!

Ну вот тоже — кто бы сомневался???

— Хочешь меня? Ммм?

— Нет! Иди нахрен! Ты вообще обо мне не вспоминал! Сволочь! — тут она повышает голос, — Не смей!

— Врушка… — тяну я, расстегивая джинсы и вынимая член, который как встал в момент ее появления в кабинете, так и не падал. — Наказывать надо таких как ты, понятно?

Провожу головкой по мокрым складкам, но тяну. Наказываю. Себя, однозначно.