Лора Флоранд - Француженки не любят сказки

Прямые, невероятно шелковистые каштановые волосы, голубые глаза, высокомерно взирающие на мир. Странно, но его не покидало ощущение, что в ней что-то изменилось, вот только что?

– Ничего. – Он пожал плечами и обратился к Филиппу: – Значит, вы устраиваете Шоколатье-Экспо? Кэйд, ты знаешь, кто там будет?

– Там будет представлена вся продукция «Кори». – Она ткнула в себя пальцем, и это, вероятно, должно было означать, что она сама по себе – событие для всякой выставки шоколада. – Девон Канди. Кайебо, Крафт, Флоренция…

Доминик переглянулся с Филиппом.

– Я спросил про важных участников.

Кэйд с досады аж застонала.

– Я, ты, Симон, Сильван. По-моему, это самые значимые имена, – сказал Филипп. – Ты будешь на Экспо сам или пришлешь кого-то из своих?

– Буду сам. – Симон Кассе, вероятно, представит невероятные, изысканные шедевры из шоколада и тонированного сахара. Филипп любил демонстрации, позволявшие ему представить сложные торты с каким-нибудь элегантным эффектом. Сильван… – Чем занимается Сильван? – спросил он небрежно у Кэйд, надеясь, что она, будучи новичком на сцене парижских шоколатье, вдруг да сообщит ему об этом по наивности.

Она лишь мило улыбнулась:

– Работает. А ты почему отдыхаешь? Затор в бизнесе?

Нет, в самом деле, если Кэйд будет и дальше общаться с ним в том же наступательном тоне, он почувствует к ней еще больше симпатии. Или начнет ее уважать. Теперь она держала себя нормально, а поначалу, попав в суперконкурентный мир парижских шоколатье, она действовала так, словно могла скупить все на корню и положить в свой карман.

Не удостоив ее ответа, он стал наблюдать за работой Филиппа. Все-то у него розочки, крем и розовые тона! Мимолетный взгляд в какой-то другой, сказочный мир. Как он ухитряется это делать? Благодаря благополучному детству в Лионе? Среди известных парижских шоколатье Филипп был одним из самых рослых, но Доминик всегда чувствовал себя рядом с ним более крупным и неуклюжим. Словно его собственное тело было слишком твердым и могло раздавить все, что попадется ему на пути. Его руки были слишком большими. Огромные руки чернорабочего. Они принадлежали его первой работе, которую, по мнению его отца, он и заслуживал, – срубать мясо с костей.

Доминик взглянул на пресс-релиз, посвященный предстоящему Экспо, но вдруг понял, что тут ему делать нечего, его влекло вон отсюда. И он решил поискать другие места, куда мог бы заявиться со своим вздорным характером.

Он вышел из кухни в зал, чайный салон Филиппа «Красавица и Чудовище», лучше сказать – дворец, выдержанный в соответствующем стиле, и заглянул туда, где разряженные клиенты сидели среди мраморных колонн под расписными потолками и рельефными львиными головами. И вдруг застыл на месте.

Она была там. Незнакомка, которая не пришла утром в его салон. Она сидела как ни в чем не бывало здесь, у Филиппа, а перед ней стояла розовая, воздушная, сказочная смесь.

У него защемило сердце. Он стоял в этом карамельном царстве, огромный, в черной мотоциклетной куртке, с косматой шевелюрой и дурацкой – выбритой – физиономией. Это он-то, брившийся в лучшем случае раз в четыре дня, за последнюю неделю брился каждое утро. Почему? По какой такой нелепой причине?

Она поднесла к губам ложечку, наслаждаясь Филиппом, ощущая его языком. Тут она выглядела совершенно естественно – пожалуй, естественнее, чем среди его грубого камня, несмотря на глупые выпуклые розовые бутоны и бархатные занавеси. Потом положила ложечку и устало, с легкой грустью поглядела на угощение.

Он переступил с ноги на ногу и укоризненно уставился на нее. Она подняла глаза и взглянула на его огромную фигуру, кожаную одежду, поймала его угрюмый взгляд. На ее лице отразился протест, так что Доминик даже подумал, что она вытащит сейчас баллончик с газом, если он вздумает подойти к ее столику ближе.

Черт с ней, с горечью подумал он, безумно оскорбленный, словно застал свою невинную невесту в брачную ночь в объятьях другого мужчины. Он вышел из карамельного царства, ухитрившись ни на что не наткнуться, ничего не разбить – скорее всего потому, что люди и вещи, казалось, съеживались и старались убраться с его пути подобру-поздорову.

По чудесной случайности он не попал в аварию, когда снова мчал по парижским улицам. Вероятно, люди и там старались не попадаться у него на дороге.

Он сделал все свои дела, намеченные на текущую неделю. Заезжал к поставщикам, прорывался сквозь пробки, самоубийственно лавируя в потоке машин. К себе в салон он вернулся около трех часов дня.

И она была там.

Сидела одна за маленьким столиком, бережно взяв в ладони чашку его шоколада. На него нахлынуло необъяснимое, болезненное желание выбить чашку из ее рук и наорать на нее, обозвать потаскухой – мол, она только делает вид, что предпочла его, а утром сомкнула свои похотливые губки на его конкуренте!

Но он усилием воли сдержался. Подавил этот злобный порыв, как подавлял все свои деструктивные выбросы, например, затеять драку с Сильваном Маркизом на каком-нибудь высоком шоколадном показе.

Его безымянная гостья подняла глаза при шорохе мотоциклетной кожи или из-за появления в красивом зале такой большой темной и устрашающей массы. Подняла глаза и слегка нахмурила брови, явно вспомнив, что уже видела утром эту черную глыбу.

Их взгляды встретились; она опять мгновенно замкнулась – наглухо, словно готова была ударить его ножом, если он подойдет к ней ближе.

Он отвернулся и попытался смягчить выражение лица, сделать его более приветливым, дружелюбным. Силы небесные, неужели она не знает, что это он сотворил то пирожное, которым она сейчас лакомится? Ну, разумеется, не этот конкретный кусок, потому что мотался по городу… Но это он придумал рецепт и научил кондитеров делать в точности то, что требуется!

Гийеметта спустилась вниз с двумя тарелками, всем своим видом показывая, что они сбились с ног и зашиваются тут без него, пока он неизвестно где шляется. Доминик поскорее стащил с себя куртку и взбежал по ступенькам наверх, чтобы показать незнакомке, что он здешний. Он даже хотел мимоходом отдать Гийеметте дружеское распоряжение, чтобы гостья увидела, что главный тут – он!

Х-ха, он готов был поклясться: если Сильван Маркиз или Филипп Лионне входят в свои бутики в уличном облачении, их все равно все узнают! Клиенты не пугаются и не думают, что это разнузданный уличный хулиган намерен устроить драку в салоне. Женщины не тянут руку к баллончику с газом.

Наверху, в самой красивой на весь Париж кухне, в лаборатории, наполненной светом из больших окон, с длинными мраморными столами, в этом великолепном, сверкающем чистотой помещении – о таком можно только мечтать! – он переоблачился в куртку кондитера. И, как всегда, его накрыло волной ликования при виде сине-бело-красной ленты, его награды «Лучший мастер во Франции»; он разве что не стиснул ее в кулаке, как ребенок в порыве восторга. Но сдержался. Наоборот, с безразличным видом кривовато набросил ее, словно право носить на шее такую ленту было для него делом самым естественным.