Фэй Уэлдон - Судьбы человеческие

Но, конечно, жизнь не столь проста, даже для Клиффорда, который, будучи счастливчиком, обычно получал то, чего хотел. Сначала необходимо принести жертву богам условности и политеса.

— До меня дошли слухи, что вы — дочь Джона Лэлли, — сказал он. — А вы знаете, кто — я?

— Нет, — сказала она и соврала. Читатель, уверяю вас, что она знала, кто он. Она достаточно часто встречала фотографии Клиффорда Уэксфорда в газетах. Она видела его по телевизору.

Как же! Он был надеждой всего мира Искусства Британии! Или же грустным симптомом кончины этого мира, как говорили другие. Более того, она выросла на разгромных речах отца в адрес Клиффорда Уэксфорда, его ментора и врага. Некоторые считали, что ненависть Джона Лэлли к Клиффорду граничит с паранойей. Другие говорили, что, напротив, у Джона есть все причины для такой ненависти.

«Нет», произнесенное Хелен, показывало, насколько ей не нравилась самоуверенность Клиффорда, хотя взгляд его и зачаровал ее. Боюсь, читатель, что в целом солгать Хелен ничего не стоило, когда эта ложь устраивала ее. Она сказала «нет», потому что ее первоначальный страх прошел, и на смену ему пришло окрыление, вызванное интересом к ней Клиффорда. И уж, конечно, она сказала «нет» не по какой-либо причине, связанной с отцом.

— Я расскажу вам все о себе за обедом, — сказал Клиффорд.

Такова была сила впечатления, произведенного Хелен на Клиффорда, что он пренебрег другим очень важным обедом; а именно: он должен был в тот вечер обедать в «Савойе» с сэром Лэрри Пэттом и его женой Ровеной. На обеде должны были присутствовать очень важные и влиятельные лица.

— За обедом? — переспросила изумленная Хелен. — Кто же будет на этом обеде: вы и я?

— Конечно, если только вы не собираетесь отказать мне, — улыбнулся ей Клиффорд с таким шармом и такой добротой, что не оставалось ничего иного, как принять приглашение.

— Обед — это очень мило, — проговорила Хелен, делая вид, будто никакого замешательства с ее стороны и не возникало. — Но я должна сначала посоветоваться с мамой.

— Деточка! — упрекнул ее Клиффорд.

— Я стараюсь никогда не огорчать свою мать, — ответила Хелен. — Жизнь и без того приносит ей немало огорчений.

Таким образом, Хелен — вся воплощенная невинность — пересекла зал, чтобы подойти к своей матери Эвелин, которую она обычно звала по имени, ибо семья Лэлли была артистическая и богемная.

— Эвелин, — сказала она ей. — Ты себе и представить не можешь: Клиффорд Уэксфорд приглашает меня на обед.

— Не смей ходить с ним, — панически прошептала Эвелин. — Ну, пожалуйста! Подумай: вдруг отец узнает!

— Тогда тебе придется просто солгать ему, — отвечала Хелен.

Надо сказать, что в доме Лэлли постоянно лгали, и лгали в основном Джону Лэлли. Дело в том, что Джон обычно впадал в ярость по самым мелочным поводам, а мелочные поводы не замедляли находиться. Любящие женщины — жена и дочь — старались создать Джону атмосферу счастья и спокойствия, хотя бы даже ценой того, чтобы поставить весь мир с ног на голову. Поэтому приходилось лгать.

И Эвелин закрыла глаза на своеволие дочери, что она делала весьма часто. Эвелин была добропорядочная и хорошо выглядевшая женщина (иначе как бы она могла быть матерью Хелен?), но годы, проведенные вместе с Джоном, придали ее природе усталость и какое-то опустошение. Конечно, Клиффорд Уэксфорд был не тем, кого она мечтала бы видеть рядом с дочерью, и, кроме того, ей было известно, что сегодня вечером он должен присутствовать на обеде в «Савойе» — стало быть, что он собирается делать вместе с ее дочерью? Она была полностью осведомлена насчет обеда в «Савойе»: ее муж отказался идти туда (причем по приглашению трех разных людей) под предлогом, что там будет Клиффорд — и ждал только четвертого приглашения, чтобы снисходительно принять его, таким образом, не оставив жене времени на пошив специального наряда, которого, как она чувствовала, требовал случай! Обед в «Савойе»!

Последние двенадцать лет по торжественному случаю она надевала один и тот же голубой наряд из хлопкового плиссе. Она была в нем очень мила, но уж, конечно, не выглядела «шикарно». А как ей хотелось хотя бы раз в жизни выглядеть «шикарно»!

Как у них было принято со времен отрочества Хелен, дочь условно приняла слабый протест матери за полное одобрение. Само собою, никакого одобрения и в помине не было: это была скорее мольба о помощи и почти угроза самоубийства — Эвелин пошла на шаг, который, она заведомо знала, вызовет приступ ярости мужа.

— Клиффорд пошел за моим пальто, — проговорила Хелен, — я должна идти.

— Клиффорд Уэксфорд… — будто теряя сознание, машинально повторила Эвелин. — Он пошел за твоим пальто…

И, к ее ужасу и изумлению, так оно и было: Клиффорд появился с пальто; Хелен двинулась за ним.

Эвелин осталась наедине с дурными предчувствиями: тучи сгущались.

Энджи было вручено манто из белой норки (а что же еще?) — то самое, которым чуть ранее сам Клиффорд галантно восхищался — а Хелен получила свое тонкое коричневое тканевое пальто.

— Это ваше, — уверенно сказал он Хелен.

— Откуда вы это знаете?

— Потому что вы — Золушка, — без тени улыбки отвечал он. А это — ваши лохмотья.

— А я не имею никаких претензий к своему пальто и не стала бы на вашем месте называть его так, — твердо проговорила Хелен. — Мне нравится ткань, мне нравится ее выработка; я предпочитаю приглушенные тона — ярким. Я могу постирать его, высушить на солнце: оно не теряет качества. Это именно то, что мне нужно.

Это была затверженная речь: по крайней мере раз в неделю Хелен обращалась с ней к матери, поскольку еженедельно Эвелин грозилась выбросить пальто на свалку. Решительность и безапелляционность Хелен произвели на Клиффорда впечатление. Манто из белой норки, сделанное из шкурок несчастных убитых животных, казалось теперь ему отвратительным и претенциозным. Взглянув на Хелен, скорее задрапированную, чем одетую в коричневое пальто, и все же очаровательную, он просто молча согласился, и никогда более не делал замечаний по поводу одежды, которую Хелен предпочитала носить или не носить. Отметьте, однако, что это было задолго до того, как все старое, тусклое, неопределенное вошло в моду.

Хелен всегда знала, какого эффекта она желала достичь в одежде и имела собственную манеру одеваться; а у Клиффорда был талант, и великий талант — я не иронизирую — отличить истинное от ложного, гениальное от претенциозного, прекрасное от кичливого и к тому же признаться в этом. Вот почему, собственно, Клиффорд, такой молодой, был ассистентом сэра Лэрри Пэтта; вот почему позже он уверенно займет место председателя Леонардос, которое для него будто и предназначалось.