Галина Яхонтова - Сны Анастасии

— Представляешь, в субботу эта гадюка заволокла к себе абхаза, и я была вынуждена слышать все, что там происходило. Стенка такая тонкая.

— Затолкнула бы в уши „беруши“ и спала. Но я ж тебя знаю. Ты прислушивалась. Признайся, так?

Марина сразу же попыталась перевести разговор на другую тему:

— У меня неприятности. В издательстве.

— С переводом? — Настя знала, что Марина подрабатывала переводами с английского.

— Они зарезали Харольда Роббинса.

— Насмерть? — съязвила Анастасия.

— Качество моего перевода их устраивает, но они взяли нового редактора, кажется, ассистента кафедры зарубежной литературы из МГУ. Рафинированного типчика со следами воздействия эдипова комплекса. Так вот, он в ужас пришел от сцены, где рабыне запихивают ручку кинжала в п… Закатывая глаза, прочитал о Фолкнере, по которому писал диссер. Спрашивается, если он такой интеллектуал, то какого беса пошел в это издательство?

Настя возмутилась.

— Меня удивляет другое: если они издают всякие отбросы, то зачем прислушиваться ко мнению этого ассистентишки. Знаешь, Марина, забери-ка ты свой труд и пережди, пока у работодателей пройдет синдром выживания. Я думаю, поворот в сторону „Иностранной литературы“ у них временный.

Пока Марина в задумчивости готовила кофе, механически беря с полки кофеварку, всыпая ложку порошка, заливая его водой, Настя решила воспользоваться привилегиями аспирантки — посетить индивидуальный сортирчик, малогабаритный, как Голанские высоты, за которые тоже идет нескончаемая война. Она с удивлением обнаружила, что все стены этого параллелепипеда от пола до потолка оклеены фотографиями обнаженных мужчин, вырезанными из каких-то журналов типа „Плейгерл“. Торжество древнего фаллического культа вызывало священный трепет. Парни демонстрировали свои „орудия“, как Шварценеггер — мышцы. Она почувствовала, что сей сортирчик стоил того, чтобы вести за него кровопролитную войну. Следы кровопролития она мельком заметила в мусорнице.

„Ах да, „Славянское барокко“… — вспоминала Настя.

— Марина, я книгу возьму?

— Вот она, я приготовила для тебя. — Голос Марины почему-то перешел на шепот. — А знаешь, кого я видела в общежитии?

— Здесь можно встретить кого угодно. — Сердце Насти сделало странный скачок.

— Я видела Ростислава Коробова. Он, кажется, будет учиться на Высших литературных курсах.

— Спасибо за информацию, — медленно произнесла Анастасия.

Она вышла из общежития крадучись, то и дело оглядываясь. Во рту было сухо руки похолодели. „Не может быть“, — лихорадочно думала она, стараясь перевести свое внимание на что-то другое. Но помимо воли ее охватывало желание. Вспомнились слова Марка Самойловича: „Вам вполне по силам написать что-нибудь эротическое, но красивое…“

„Бедный, тихий Марк Самойлович, — думала Настя, — что вы можете знать об эротике? Вы, всю жизнь редактировавший детские стишки о пионерах, тимуровцах и дедушке Ленине? А до того, наверное, и о дедушке Сталине?..“

Но представив себе виденные в кабинете издателя залежи тщательно собираемых газет „Двое“ и „СПИД-инфо“, она решила, что бес, несомненно, все еще сидит в ребре этого вальяжного окололитератора предпенсионного возраста. Не из подобного ли ребра Всевышний когда-то сотворил женщину? Но Еву ли? Анастасия читала в апокрифах и ни разу не подвергла сомнению идею о том, что первой женщиной на земле была Лилит, от тех времен и во веки веков возглавляющая полчища суккубов, дьяволов женского пола. „Суккуб“ переводится как „лежащий внизу“, и она представила полудетские картинки из энциклопедии „Сексуальные позы“, сочувствуя средневековым дьяволицам, всем этим Фризам, П’ап-Чиплип, Тласолтеотлям… И Венере, конечно.

Домой Настя пришла, совсем обессилев от встреч, мыслей, от безумного города, от семиэтажного лабиринта — литературного общежития. И Бог знает еще от чего. С маниакальным усердием стараясь не думать о Ростиславе.

Она вспомнила, что не обедала. Достала из кухонного шкафчика спасительный „Кнорр“, который вкусен и скор.

Но сначала необходимо было принять ванну, доверив свое проголодавшееся тело теплой и ласковой воде, насладиться упругими струями душа, умаститься неземными ароматами лучших парфюмерных лабораторий Франции. А потом сесть в кресло, завернувшись в пушистый, верблюжьей шерсти плед, и читать, читать… что-нибудь эротическое и красивое, как и было условлено. Например, вот это:

„…Всем телом Марианна ощутила его кожу, кожу другого существа, гладкую и горячую. Под кожей перекатывались мощные упругие мышцы. Марианна ничего не видела, кроме плотной тени над своим лицом, и когда инстинктивно пошарила руками, то нащупала вокруг себя и над собой камни. Не было сомнений, что незнакомец принес ее в узкий и низкий грот. Охваченная страхом оттого, что ее спрятали в этом каменном мешке, она чуть не вскрикнула. Но горячие и сильные губы поглотили ее крик. Она захотела освободиться, но объятия еще крепче сомкнулись, не давая ей возможности шевельнуться. Незнакомец продолжал ласкать свою добычу…

Мало-помалу она почувствовала тяжесть огромного тела, полного сил и жизни. Но ей все больше казалось, что она отдается какому-то призраку. Говорят, когда-то колдуньи становились возлюбленными дьявола, и, должно быть, они переживали подобные мгновения. Марианна тоже решила бы, что она игрушка какого-то наваждения, если бы не ощущала тяжесть упругого и горячего тела, если бы кожа невидимого любовника не издавала легкий земной запах мяты…

С закрытыми глазами, вся во власти первобытного чувства, Марианна теперь стонала от его ласк. Волна наслаждения поднималась в ней, захлестывала все ее существо… Вдруг, словно луч солнца озарил ее, — любовник осуществил наконец так долго сдерживаемое желание. У обоих вырвался одинаковый крик счастья… И это было все, что услышала Марианна. Только сердце ее стучало…“

Настя задремала прямо в кресле, полусидя, и увесистый том с глухим стуком свалился на мохнатый ковер. Мягкие тени обволокли ее и приподняли над миром, над реальностью. Она парила, как Терехова в фильме „Зеркало“, и тело ее было невесомо, словно во время сеанса аутотренинга.

От внезапного звонка в дверь она мгновенно „приземлилась“. В окне темнело небо с измятым, как простыня, облаком.

— Кто там? — полусонным голосом спросила Настя.

— Это я, Валентин.

Она смутно припомнила, что назначила ему встречу именно на сегодняшний вечер.

— Подожди минуточку.

Мимолетно оглядев себя в зеркале (спутанные каштановые кудряшки… сойдет… макияж? пожалуй, достаточно…), запахнув тонкий махровый халат кремового цвета, она, наконец, открыла дверь. Цепочка ударилась о косяк со звоном разорванных оков…