Валери Макгэрри - Сумочка

Да, но существуют его голос, запах, похожий на запах листвы, большие руки, смех, его строптивый характер, все то, что делает Марка единственным в своем роде. Как горько. Голос, запах листвы, большие руки, смех, строптивый характер – оказалось, что все это он делит с другой.

Брошу. Не могу простить ему того, что он посеял… сомнение. Но прежде чем порвать двенадцатилетнюю связь – эту сначала маленькую паутинку, ставшую затем веревкой, лианой, и, как я воображала – сумасшедшая, наивная, самонадеянная, – баобабом, я должна сделаться бесчувственной. Научиться не любить его. Попробовать. Как только подумаю об этом, становится больно. Хороший знак. Нужно научиться страдать понемногу, с каждым разом все больше отвыкая, каждой клеточкой привыкать к этому страданию, чтобы вовсе не почувствовать боли в момент финального разрыва. Но сейчас мне больно. Значит, я жива.

– Ты что, с ума сошла?

Величественная Майя в роли утешительницы. Я подождала несколько часов и пошла за ней, чтобы пригласить позавтракать со мной. Теперь не знаю, правильно ли я сделала. Не рано ли еще для того, чтобы изливать чувства другим.

– Скажу тебе одну вещь, девочка моя. Всю свою жизнь я обезболиваю прозаком кошек и собак, хозяева которых расходятся, так что в этой области мне кое– что известно!

Ветеринар, как всегда в своем стиле психолога для всех, она никогда не могла удержать мужчину дольше двух недель. Я не понимаю, чем она может мне помочь, хоть бы слово дала вставить…

– Если ты думаешь, что я зарабатываю лишь тем, что прописываю таблетки для Тиффани, Булгари, Бэбэ и всяких остальных Мирзочек… Мне еще приходится улучшать состояние тех, кто держит поводок. И тут уж, поверь мне, все очень серьезно. Иногда бывает такой креатив. Будет о чем книгу написать… Нет, если честно, цыпонька моя, твоя история с сумочкой – полный вздор!

Вокруг нас поутихли разговоры, и народ в ресторанчике навострил уши. Было почти заметно, как они выглядывают из– под причесок.

– Тсс! Майя, пожалуйста, тише. Мы привлекаем внимание.

– И что! Тут все – рогоносцы! Так в чем же дело?

Заметив мой остолбеневший вид – я сегодня потеряла чувство юмора, – она села рядом и обняла меня. В глазах моей рыжеволосой подруги мелькнула улыбка.

– Давай, моя козочка, успокойся. Ты все видишь в черном цвете. Вам с Марком хорошо вместе. Не будешь же ты все портить из– за какой– то несчастной сумки! Возьми– ка прозак. И ешь миндальное печенье. В нем много витаминов.

Отгрызая шоколадную сердцевину, я снова начинаю плакать. Это любимый десерт Марка. Я сказала себе «был», то есть я уже отодвинула его в область воспоминаний.

– Знаешь, Майя… я не кошка…

Она смотрит на меня вопросительно.

– Я про прозак… Ты не можешь лечить меня, как своих кошек и собак, потому что… они не плачут. В этом вся разница.

– Нет, они плачут. Кошки плачут без слез, просто чтобы не намочиться. Они ненавидят воду, кошки, это всем известно!

Я не открою галерею после обеда. Нужно все обдумать. Можно, конечно, продолжать причитать и способствовать расцвету индустрии бумажных платочков, но сегодня возвращается Марк, и неплохо бы определиться с линией поведения. Он пока не в курсе, так что не поймет моего состояния. И более того, он очень далек от понимания, что является тому причиной. Счастливый! Значит, никакого расстройства. Никаких сцен, слез – он ненавидит, когда я плачу. Впрочем, наплевать на его ненависть. Но я должна объяснить и потребовать от него объяснений. Я не готова. Нет. Пока только наблюдать, анализировать и, главное, начать смотреть на Марка как на чужого человека в будущем. Отвыкнуть. Осознать его недостатки, а не закрывать на них глаза. Например, некоторые интонации, которые делают его похожим на мою свекровь. Привычка трогать нос. Чтение в туалете. Пробка от пивной бутылки, которую он постоянно оставляет в открывалке, рядом с пустой бутылкой… Он меня раздражает. Постоянно переключает каналы. Врубает на полную катушку телевизор, едва проснувшись. А по выходным бесконечные арии из «Дон Жуана», его любимой оперы. Следовало бы заметить этот знак. Стареющий, трогательный, симпатичный мужчина, отчаянно пытающийся самоутвердиться в таланте обольщения. Часто повторяющийся и банальный до слез сюжет. Когда я представила Марка в этой роли, мне стало ужасно смешно. Злая улыбка. Это должно к чему– то привести. Он плохо кончит. Довольно, я уже начинаю его ненавидеть. Чуть– чуть. По принуждению. Постепенно все больше и больше.

– Привет, детка!

Я не слышала, как он вошел. Предательски застал меня врасплох. Похоже, это вошло у него в привычку. Бормочу неразборчивое приветствие, поглядывая на часы.

– Что с тобой? У тебя неважный вид. И глаза красные, как у кролика– альбиноса.

И не без основания. Он целует меня в голову.

– Скучала?

Улыбка. Не могу заставить себя не улыбаться, когда вижу его. Это сильнее меня.

– Да.

Ответила на одном дыхании. Не я решаю. Это решает во мне женщина, из тех, что дает типичные ответы на лицемерные вопросы.

– Ах да, купил тебе туалетную воду, а то на днях я заметил, что твой флакон почти пуст!

Черт возьми! Как не растаять от таких знаков внимания? Да, но… Наверное, он такие же оказывает и ей. Один мой знакомый, менеджер по продажам в «Дьюти Фри», однажды рассказывал, что есть две категории покупок, которые мужчины совершают в деловых поездках: часы «Картье» для любовницы… и духи для жены. Подбородок у меня начинает дрожать. Побыстрее закрыть его прядью волос.

– Клео! Не знаю, что произошло, но, видимо, у тебя был трудный день. Выпьем по стаканчику, тебе станет легче.

Выключил освещение. Хорошо, что кое– как удалось с собой справиться, пока горел свет. Хватаю пальто. Он помогает мне одеться.

– А потом отправимся в какое– нибудь тихое местечко, и ты расскажешь мне все свои печали.

Еще одна деталь, которая меня раздражает, – его отеческая заботливость. Вот он закрывает дверь, провожает меня до машины, снимает ресницу с моей щеки… Я иду автоматически, как сомнамбула. И лишь боль моя реальна, комок, поднимающийся от живота к горлу. Марк кладет руку мне на лоб.

– Ты вся горишь. Должно быть, заболела.

– Наверное, подцепила вирус. Лучше вернемся домой.

Дома я укладываюсь в постель со стаканчиком виски. Мы ужинаем супом из пакетика. Он не замечает моего угнетенного состояния. Считает меня больной.

Ничего не предпринимаю, чтобы это опровергнуть. После второй порции виски и ничтожной болтовни о погоде в Лондоне, передаче прав на книгу о новых скульптурах Клазена, которую он опубликовал, а также – более щекотливая тема – о том, где он вчера обедал: «В «Пон де ля Тур» с агентом Сержа, а что?» – иду спать.