Татьяна Туринская - Когда меня ты позовешь

Не остался…Уехал. И, на удивление, таки поступил. Не куда попало — в само знаменитое Щукинское поступил! Да еще и с первого раза! Видать, и правда было в нем что-то этакое, чего Кристина не разглядела. И пожалела. Пожалела, что не послушалась Валерку, не поехала с ним. Чем черт не шутит? А вдруг и она бы куда-нибудь поступила? Поет-то она и в самом деле очень даже неплохо, это если поскромничать. А если без ложной скромности, так и вовсе хорошо, и вовсе даже замечательно поет! Вот и надо было ехать! Ну почему, почему она такая нерешительная?! Почему не поехала?! Ведь даже если бы и не поступила, все равно рядом с Валеркой ведь было бы намного лучше даже при самом плохом раскладе, чем без него!

Ан нет. Испугалась. Не поехала. Не поступила. И осталась одна. Правда, Валерка писал, и писал довольно часто. А вот звонить почти не звонил, слишком дорогое это удовольствие — из Москвы во Владивосток звонить, да еще и для бедного студента. И опять начался эпистолярный роман. Чернышев писал потрясающе красивые письма. Кристина хотела бы отвечать ему столь же изысканно, тоже писать как-нибудь вычурно, высоким слогом, с какими-нибудь необыкновенными ассоциациями, сравнениями, чтобы Валерка понял, какая она на самом деле тонкая и чувствительная натура, да ничего путевого из этих стремлений не выходило. Чернышев в разговоре был совершенно обычным, ни капельки не красноречивым человеком, а вот в письмах своих раскрывался совершенно неожиданно, как диковинный цветок. Кристина же в этом плане была ему полнейшей противоположностью: наговорить могла с три короба, да все так складно и логично, все так здорово, а вот в письмах ну никак не получалось выражаться столь же складно. Сама чувствовала, насколько убогоньки ее письма по сравнению с Валеркиными изысканиями в различных сферах, ибо о любви как таковой Чернышев практически не писал, все больше занимаясь описанием своей жизни со всеми ее прелестями. Очень подробно описывал свою учебу, какие предметы у них необычные преподают: и тебе художественное слово, и этика, и пластика движения, и даже танцы! А еще какие-то этюды. Причем эти самые этюды Валерка описывал особенно подробно, как свои, так и своих сокурсников. Часто писал и про них, про тех, с кем вместе учится, кто, по его мнению, непременно должен был в скором времени достигнуть не абы каких высот в избранной профессии. И про Москву писал много. Очень много про Москву, очень. И непременно в каждом письме выражал неудовольствие тем, что Кристина отказалась поехать вместе с ним, как он выражался, покорять Москву. Не уставал сокрушаться по этому прискорбному поводу.

Теперь Кристина жила ожиданием Валеркиных каникул. О лете буквально грезила. Так и мечтала, как они вдвоем поедут отдыхать куда-нибудь на Шамору, или в бухту "Три поросенка", или на Емар, в простонародье Юмора — шикарные пляжи в бухтах Шамора и Юмора, наследие японского пребывания в Приморье. Как будут отдыхать на какой-нибудь базе отдыха, например, "Волна". Как будут там совсем-совсем одни, без родителей и друзей, только вдвоем, с утра до вечера и с ночи до утра — только вдвоем, она и Валерка. Как днем будут купаться на шикарном мелкопесчаном пляже, подпрыгивая и пытаясь устоять под напором высоких волн. Как ночью вновь и вновь она будет вливаться в Валерку через его бронзовую кожу, как снова разучится вычленять собственное "я" из уютного и надежного "мы"…

И было лето. И была Шамора. Но сначала была дача. Самая обыкновенная дача, довольно далеко от города, аж на станции Кипарисовая. Да еще от станции нужно было топать пешком минут сорок по пылище и бездорожью, да под палящими солнечными лучами. Но это казалось влюбленным такой мелочью! А и правда — не все ли равно, куда и по какой дороге идти, если рядом — любимый человек, встречи с которым ждал целый год? И пусть тяжелые сумки с продуктами оттягивают руки, пусть! Но ведь это так здорово — шагать по пыльной неровной дороге рядом с Валеркой Чернышевым, слушать его забавные рассказы о бесконечных розыгрышах, о том, с каким удовольствием студенты совершенно добровольно не покидают стены альма-матер до ночи, а потом разбредаются по ночной Москве пешком, потому что метро уже не работает, а на такси ни у кого нет денег. А утром, не поспав толком, снова идут на занятия. И не из-под палки, а с величайшим в мире удовольствием, с радостью, тот самый случай, когда, как в песне: "на работу, как на праздник".

И даже лентяйка Кристина поняла, как это — работать с удовольствием. Потому что, невзирая на извечную свою нелюбовь к земле и свежему воздуху, с нескрываемым удовольствием и даже восторгом копалась на грядках, собирая клубнику или обрывая с ее кустиков лишние "усы", поливала огурцы и помидоры, ревностно приглядывая, чтобы росли правильно, чтобы оплетали специально для опоры воткнутые в землю ветки или лучины. А потом, вволю накопавшись в огороде, они с Валеркой удалялись в скромный домик для полуденной сиесты…

Однажды в самый разгар "сиесты", как раз тогда, когда влюбленные были распалены любовной прелюдией настолько, что буквально готовы были пожрать друг друга, в смысле, просто не мыслили уже возможности существовать отдельно друг от друга, когда срочно, не медля ни мгновения, необходимо уже было слиться воедино, забыться в жарких объятиях, когда только-только приступили к самому важному моменту физической любви, под окном дома раздался голос соседки тети Зои.

— Валерик!

Соседка была не в меру любопытной особой. И при этом, как следствие, большой сплетницей. Почему-то все любопытные ужасно любят делиться увиденным-услышанным с остальным человечеством. Валера, а вслед за ним и Кристина, терпеть ее не могли за невероятную приставучесть. Без конца заходила на участок, словно бы узнать, где рассаду брали, или чем поливают помидоры, чтобы на них мучнистая роса не напала, а сама так и зыркала по сторонам: мол, чем это вы тут без меня занимались? Уж что ей понадобилось на сей раз — неизвестно, однако и Валера, и Кристина прекрасно понимали, что если сейчас не ответить, любопытная варвара непременно притащится в дом. И застанет там очень оригинальную картину, ведь влюбленные были столь неосмотрительны, что даже не озаботились закрыть дверь.

Кристина подскочила, наспех натянула на себя футболку, едва-едва прикрывающую попочку, махнула Валере рукой, чтоб сидел тихонько, и выглянула в затянутое короткой темной шторой окно. Естественно, постаралась проделать это аккуратненько, чтобы соседушка не дай Бог не заметила за ее спиной обнаженного Валерку. Можно сказать, проскользнула под шторкой, оставив ее плотно закрытой.

— Он спит, Зоя Андреевна, — тихонько, словно действительно опасаясь разбудить его, сказала Кристина. — Вы что-то хотели?