Татьяна Крузе - Шикарная женщина бьет тревогу

Алекс сразу взяла меня под свое крыло. После первого же занятия она потащила меня за угол в итальянскую пиццерию «Бомбейский тигр», жуткую дыру, куда мы потом регулярно стали ходить после йоги, хотя там ни обстановки, ни кухни.

Хозяйкой пиццерии была приземистая индианка из Калькутты, звали ее Мама Амританандамайи, она всегда приятно пахла и носила на цепочке на шее огромный череп — амулет, который должен был ее оберегать от всех напастей, начиная с проказы и кончая обычным насморком. Мама Амританандамайи владела почти всеми службами поставки пиццы на обширном пространстве Штутгарта. В этом заведении она обслуживала собственноручно — честь, которую мы никогда не могли по-настоящему объяснить, но высоко ценили. Даже несмотря на то, что она подавала в сомнительно рекордном темпе — тектонические плиты подвигаются быстрее, чем Мама Амританандамайи — и никогда не могла запомнить названия итальянской пиццы. Вместо «кватро формагги»[15] она приносила «а ля калабрез» [16], но роптать не полагалось. Иначе она звала великана- сикха с кустистыми бровями, туго завязанным тюрбаном и лапищами с два утюга, которыми он, — не церемонясь, выкидывал недовольного на улицу. Я не выдумываю, сама была свидетельницей того, как он проделал это с двумя английскими туристами за соседним столиком. И Алекс тоже.

С Алекс мы сразу подружились, потому что она, как и я, была фанаткой «Стар Трека»[17] и во время наших ритуальных пицц после йоги нам было о чем поговорить: о крутых «Севен оф найн», о бриллиантовом Дэйте, об элегантной Сиско [18].

Да что тянуть резину. Это был вечер пятницы середины октября, зверски жаркий — видно, осень решила прикинуться летом. И пока Свэми Детлеф издавал со своего почетного мата мантры, под которые мы должны были вдыхать или выдыхать или делать то и другое одновременно, мне вдруг пришло в голову, что Алекс в этот вечер выглядела еще изящнее, чем всегда. Чуть ли не осунувшейся.

С другими дамами курса я никогда не была в таких теплых отношениях. В слишком тесной раздевалке то и дело доходило до отвратительных сцен. То из-за плечиков для одежды, то из-за лучшего шкафчика. Сцены, которые, будь Свэми Детлеф их свидетелем, заставили бы его сильно сомневаться в прогрессе нашего просветления. Но он их никогда не видел, потому что для него, осененного благодатью Вишну, заходить в дамскую раздевалку было табу. А я всегда считала так: если бы богиня захотела, чтобы мы не испытывали удовольствия от еды, секса или случайного взгляда в мужскую раздевалку напротив, то она создала бы нас бесформенными духами.

Правда, единственный мужчина на курсе все равно оказался полным нулем — радикальный противник дезодорантов, потевший над одной целью в жизни: однажды завязаться узлом туже, чем наш великий учитель Свэми Детлеф. По этой веской причине никто не хотел лежать возле него, отчего мы, женщины, дружно приходили заранее, чтобы занять место подальше от его любимого мата.

В тот вечер мы с Алекс притащились последними. Обычно мы встречались на станции «Швабштрассе» городской железной дороги и двести метров до «Алмаза Аотоса» шли пешком. В тот день Алекс опоздала, а вместо извинения буркнула: «Поговорим потом». Ее подавленное настроение передалось и мне.

И его ничуть не исправило то обстоятельство, что рекордсмен по потению, который, кстати, никому из нас не представился, потел в этот октябрьский вечер больше обычного. Свэми Детлеф, в благостном неведении нашего щекотливого положения, задал троекратное исполнение Суръянамаскар[19] в быстром темпе, что бросило нашего соседа по мату в еще больший пот. Я была готова упасть в обморок.

Спасение явилось в облике старой грымзы, которая ворвалась в наше возвышенное погружение с воплем: «У кого из вас красный «гольф» с вайблингскими номерами? Немедленно уберите с моего места на стоянке!»

Другого повода, чтобы прервать занятие и спастись бегством, нам с Алекс и не понадобилось. С позеленевшими лицами мы дружно вскрикнули: «Мой!» — и мгновенно испарились.

Не прошло и десяти минут, как мы уже сидели за нашим обычным столиком в пиццерии «Бомбейский тигр»

— Ну, давай, выкладывай! — потребовала я. — В чем дело?

И тут случилось невероятное.

Алекс расплакалась.

У меня чуть было не отвалилась нижняя челюсть. Длекс хоть и была изнеженной бабенкой, но в крупном штутгартском концерне, где она работала директором по персоналу, за ней закрепилось прозвище Железная леди. Такая женщина не плачет. С горя она может поднять на смех ни в чем не повинного беднягу, уволить без выходного пособия ценного работника или пнуть собаку.

Я всерьез обеспокоилась.

— Два ламбруско [20]! — крикнула я сикху в тюрбане, который отвечал за напитки, если не был в это время занят тем, что вышвыривал нежеланных гостей. — Быстро!

Мама Амританандамайи припарковала две (не заказанные) пиццы и миску лукового соуса нам под нос.

— Что случиться? — хотела она знать. — Раздрай с мужиком?

Алекс разразилась потоком слез. Они лились, как водопад. Я было протянула ей свой носовой платок, но подумала, что тут скорее нужна губка.

Мама Амританандамайи удовлетворенно кивнула:

— Да, я так и видеть. Раздрай с мужиком.

Она вытащила из миски половник и от души плеснула лукового соуса на наши пиццы. А потом исчезла вместе с миской и половником.

Алекс повалилась лбом на стол. Что было небезопасно: прожженные дырки и шлепки воска были еще самым безобидным на поверхности стола, которая, без сомнения, не драилась со времен основания заведения поздней осенью тысяча девятьсот восемьдесят шестого года.

— Это так ужасно! — выла Алекс.

Ее голос надрывал душу, как плач сироты. Были бы у меня под рукой селедки, я бы, не задумываясь, кинула одну ей.

Гомосексуальная парочка за соседним столиком — единственные посетители, кроме нас, — вытянула шеи из-за перегородки в виде вьющегося пластикового плюща. Их таксик подбежал ко мне и преданно начал лизать мои небезупречно напедикюренные пальцы.

Алекс зарыдала еще безудержнее.

На беду, я не слишком хорошо отношусь к эмоциональному поносу, должно быть, из-за дефектов в моем воспитании, имевшим место быть в раннем детстве. Ну, что можно сказать женщине, которая поливает слезами свою пиццу?

— Где, наконец, ламбруско? — рявкнула я.

Сикх грохнул бокалы на стол. Вино щедро выплеснулось через край по всем направлениям, но главным образом на таксу.

— Не беспокойтесь, — успокоила я и, подхватив, протянула гомикам их собачонку, — быстренько сыпаните на него соли, и пятна не останется.