Элизабет Адлер - Летучие образы

Харрисону Ройлу был сорок один год. Это был высокий человек, с проседью на висках, одетый в безукоризненный деловой костюм, который выдавал тот факт, что его обладатель очень богат. У него были темные выразительные глаза, которые, как показалось Джесси-Энн, заглядывали в самую душу. Она тоже смотрела ему в глаза, причем сердце так сильно билось в груди, что она боялась, что это услышат находившиеся в комнате люди. Она не испытывала такого волнения с тех самых пор, когда в шестнадцать лет Эйс Маккларен впервые расстегнул ей блузку не заднем сиденье «форда-мустанга» после футбольного матча старшеклассников, где он трижды добился успеха, вернее, четыре раза, считая и ее тоже… Так думал он, хотя, конечно, это не соответствовало действительности.

Харрисон вернулся к столу.

– Пожалуйста, принесите кофе для мисс Паркер, – распорядился он. – Или, может быть, вы хотите чаю?

Секретарша поспешила выполнить его указание.

– Пожалуй, я выпью кофе без кофеина. Спасибо, – ответила она, когда его глаза вернулись к бумагам, что лежали перед ним на блестящей поверхности стола.

Джесси-Энн продолжала скромно сидеть на своем месте, в то время как в течение получаса Стью Стэнсфилд и его финансисты обсуждали ее фотографии, ее достоинства, ее внешность, ее стиль – как будто ее не было в комнате.

Харрисон Ройл, сидя на большом стуле во главе стола, слушал, как ей показалось, совершенно безучастно.

Потом, взглянув на часы, он поднялся:

– Благодарю вас, джентльмены. Думаю, что услышал от вас достаточно.

Шурша бумагами и фотографиями, присутствующие выжидательно смотрели на него, предвкушая его решение.

– Джесси-Энн, – обратился он к ней, неожиданно нежно произнося ее имя. – Джесси-Энн, кажется, все высказались относительно вашей работы и таланта. Согласитесь ли вы пообедать со мной? Может быть, таким образом я узнаю вас поближе?

Она радостно улыбнулась ему и через секунду была уже на ногах, с сумочкой под мышкой. Она быстро расправила юбку на красивых бедрах и в сопровождении Харрисона Ройла вышла из кабинета, оставив самых влиятельных людей рекламного дела в Нью-Йорке сидеть с открытыми от удивления ртами.

Они обедали в ресторане «Двадцать один». Он ни на минуту не спускал с нее глаз, угощая ее диетическим обедом, состоящим из салата и курицы. Она никогда не страдала отсутствием аппетита и сейчас, под пристальным взглядом карих глаз Харрисона, с удовольствием поглощала пищу. А его вопросы совсем не касались работы Джесси-Энн в его компании – он хотел узнать о ней самой: откуда она родом, как она справлялась с ролью молодежной модели, со своей популярностью, о ее жизни вдали от семьи.

Она впервые поняла, что лишь немногие хотели знать что-либо о ней, – всех всегда интересовало, как она выглядела. Даже ее любовников. Джесси-Энн подозревала, что появление с ней на людях имело большее значение для них, чем удовольствие, которое они получали, лежа с ней в постели. А ведь именно тогда она бывала самой собой, просто Джесси-Энн, жаждущей любви.

После обеда они бродили по холодным серым улицам Манхэттена, которые неожиданно показались ей золотыми и яркими.

Недалеко от отеля «Плаза» Харрисон остановился около выстроившихся в ряд экипажей. Похлопав черную лошадь, он протянул руку Джесси-Энн.

– Прокатимся? – спросил он, смеясь.

Завернувшись в теплый меховой плед, они совершили традиционную прогулку вокруг Центрального парка, которую обычно совершали влюбленные, с той лишь разницей, что они не были любовниками. Но он все-таки держал ее за руку. Джесси-Энн не могла понять, было ли его поведение выражением обычного дружеского расположения, или он вел себя, как полагалось ее боссу, если, конечно, он действительно собирался взять ее на роль модели «Ройл». Но что-то мешало ей именно сейчас заговорить с ним на эту тему.

Вечером они вместе пошли в театр, а потом поужинали в изысканном французском ресторане, и на этот раз задавать вопросы стала Джесси-Энн. Оказалось, что, подобно ей, Харрисон не привык говорить о себе, но тем не менее он рассказал ей, что является внуком основателя компании «Ройл». Сейчас они имели тридцать магазинов по всей стране, а также выпускали каталог, по которому заказы можно сделать по почте. Именно он давал больше прибыли, чем все магазины, вместе взятые.

– Я хорошо помню, как однажды моя мама заказала по вашему каталогу занавески на кухню, – с улыбкой сказала Джесси-Энн Харрисону. – Они назывались занавесками для кафе и были в красно-белую клетку. Они надевались на специальные медные кольца, а сверху был волан. Моя мама очень хорошо готовит, – добавила она. – Я до сих пор вспоминаю, как хорошо пахло у нее на кухне, когда мы возвращались домой из школы, – домашним печеньем и хлебом, а на плите обязательно готовилось что-нибудь вкусное на ужин. А на окнах висели ваши занавески.

В темно-карих глазах Харрисона промелькнуло что-то похожее на грусть.

– Наша кухня была совсем другой. Очень большая, вся в кафеле и всегда чистая. На ней хозяйничал повар из Франции, который готовил прекрасные обеды для гостей моих родителей, но у него никогда не хватало времени испечь печенье для маленьких мальчиков.

Джесси-Энн попробовала представить холодного, влиятельного мистера Ройла маленьким мальчиком, но ей это не удалось.

– Да это и не было нужно, – признался он, когда заметил ее сочувственную улыбку. – Я находился все время в школе, а на лето мы уезжали на Кейп-Код,[3] позднее стали ездить за границу.

Образование он получил вначале в школе, потом в Принстоне, позднее закончил Гарвард.[4]

Он рассказал, что по национальности еврей, что был однажды женат, но его жена умерла совсем молодой, у него остался сын, который практически был ровесником Джесси-Энн (на самом деле Маркусу было восемнадцать лет). За это время у него было несколько знакомых женщин, но ни одна из них не смогла заменить ему Мишель, его возлюбленную с детских лет и мать его сына. Сейчас он живет со своей матерью в огромном пентхаусе[5] на Парк-авеню, а когда Маркус приезжает на каникулы, то останавливается у них.

– Вот, – закончил он, – вы все и узнали.

– Все? – переспросила удивленная Джесси-Энн.

– Все, что касается меня – моего прошлого и настоящего.

– О нет! Я не думаю, что вы рассказали мне все, – задумчиво произнесла она. – Но, может быть, остальное я узнаю сама?

Смакуя маленькими глотками чудесное шампанское, которое он заказал, она ругала себя за то, что с каждой минутой он нравился ей все больше и больше. Он по-настоящему богат, еврей – и живет с матерью! Какие вообще шансы у нее? Она должна была бы думать сейчас о том, чтобы получить работу, а не любоваться карими с поволокой глазами Харрисона и его гладко выбритыми щеками с едва заметной синевой, надменным изгибом губ.