Тридцать дней до развода (СИ) - Хаан Ашира

Он вздрогнул и перевел взгляд с моих губ на руку. Мне стало неловко, и я попыталась отодвинуться, но он машинально удержал меня, не дал даже двинуться с места. И тут же, будто спохватившись, расслабил объятия, говоря мне всем телом: беги, куда ты там хотела.

Уже никуда не хотела.

Стояла, глядя на него снизу вверх, и с каждой секундой все глубже увязала в безумии происходящего.

Это было ненормально.

Нездорово.

Неадекватно.

Но до странности правильно.

— У меня сегодня день рождения… — зачем-то прошептала я онемевшими губами

— Правда? — удивился он, вновь одержимо разглядывая их.

— Ага. И я хочу от тебя подарок.

— Какой?

— Этот…

Я поднялась на цыпочки и коснулась губами его губ.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Голова закружилась так внезапно, что я пошатнулась, не удержавшись на высоких каблуках, но он перехватил меня за талию, прижал к себе — и тем невольно сам углубил поцелуй.

Но я успела испугаться.

Кто так делает?

Кто целуется с незнакомыми мужчинами на лестнице в первую же минуту знакомства?

Это лишь мне кажется, что я знаю его всю жизнь, и я готова разрыдаться: так знакомо мне это нежное, но напористое касание его губ.

А он ведь сейчас решит, что я пьяная, или больная, или еще чего похуже!

...ну и пусть.

Потому что, оторвавшись от него всего на один крошечный горячий вдох, я ощутила безумную потерю. Мне хотелось обратно.

Впечататься ртом в его рот, телом в его тело, отдать ему себя: пусть делает, что хочет!

Лишь бы только забрал.

Он забрал — углубил поцелуй, взвинтив температуру между нами до закипающей крови, обнял властно, по-хозяйски. Это оказалось так сладко — стать мягкой глиной в его руках, растечься до полной потери себя и принять ту форму, которую он пожелает…

Которая идеально подойдет ему.

Твердому. Упругому. Теплому.

Вынырнув из нашего ошеломляющего поцелуя, он предусмотрительно прижал меня к себе, чтобы я опять не упала, и медленно провел большим пальцем по моей нижней губе, сминая ее с полным на то правом.

— Теперь и я кое-что хочу… — сказал он негромко, но каждое его слово отзывалось вибрацией у меня в груди. — У меня сегодня тоже день рождения. И ты тоже должна мне подарок.

Она так бежала, словно спасалась от кого-то. И первым порывом было — защитить прекрасную незнакомку. Сразиться с ее врагами, как положено мужчине.

Или она спешила куда-то? К умирающей матери или голодному ребенку? Тогда я должен был предложить ее подвезти как настоящий джентльмен.

А может, она просто решила провести внеплановую тренировку и побегать вверх-вниз по лестнице — на каблуках, чтобы с нагрузкой? Тогда надо было присоединиться, чтобы развлечь даму беседой.

Какой только чушью ни занимается мозг, когда стоишь, растягивая сигарету короткими затяжками, потому что не хочется возвращаться в шумную квартиру, а тут на тебя выскакивает красотка с безумными глазами.

Девочка упакованная, слишком уж гладкая и ухоженная для наших мест. Того типа, что всегда знают себе цену и зачастую уже не раз ее называли.

Не вписывается она в мои романтические сценарии.

Ни в какие сценарии не вписывается — понимаю я уже в следующую секунду, и все мои расслабленные фантазии разом вымывает из головы высокая волна цунами.

Девочка скатывается по лестнице, почти падая мне в руки, так что я едва успеваю отбросить сигарету в сторону, чтобы поймать ее.

Касание кожи к коже — как удар током. Как в детстве в деревне, когда я в грозу полез на фонарный столб за нашим котом Пиратом и через пробитую изоляцию меня так шарахнуло электричеством, что я слетел на землю: в одну секунду перед глазами вспышка, в другую — я лежу на спине на вытоптанной земле, мир где-то далеко, в ушах тяжелый ватный звон, перед глазами плавают темные точки.

Как сейчас. Все вокруг расплывается и отодвигается на невообразимое расстояние. Только она одна близкая и четкая. Резкость выкручена на максимум: золотистые прожилки в темных глазах, почти прозрачный персиковый пушок на щеках, четко очерченные губы — верхняя в серединке чуть припухшая, завиток локона на виске, проступающие из-под белой кожи голубоватые вены у ключиц — все это так завораживающе, что невозможно оторвать глаза, хочется рассматривать в самых мельчайших подробностях.

Башка ничего не соображает, реальность дрожит и слоится, растекаясь радужными бензиновыми пузырями. И девушке самой приходится меня поцеловать.

Тут помогает природа, наконец включая инстинкты.

За короткие секунды поцелуя я успеваю понять несколько вещей:

1. Она моя навсегда.

2. Никуда ее не отпущу.

3. Кажется, я влюбился.

4. Совершенно точно я идиот.

— И ты тоже должна мне подарок… — Язык сам, без участия мозга, мелет какую-то чушь, наспех выуживая сценарии из памяти и конструируя на ходу подобие беседы.

Она хитро улыбается и отступает, не отнимая, впрочем, у меня своей руки. Но я снова делаю к ней шаг, потому что меня тянет как магнитом, сопротивление бесполезно.

Тонкие пальцы трут запястье, щелчок — и уже мою руку обнимает что-то теплое и шершавое. Опускаю глаза — браслет. Из темных дырчатых каменных бусин с подвеской в виде головы волка. Очень брутальная и мужская вещь, даже странно, что она сняла его с себя.

— Вот твой подарок, — шепчет она и тянется ко мне губами. Это что же — у меня будет два подарка?

И гулко ударяет кровь в виски, и сердце рвется кратчайшим путем, проламывая ребра, — к ее сердцу, и вокруг нас сфера тепла, за пределами которой остался весь остальной мир. Другой мир, о котором я сейчас не помню вообще ничего, даже то, что в нем людям нужен воздух для жизни. Вместо воздуха у меня — ее теплые губы. Вместо воды. Вместо всей остальной реальности.

Но через ватную тишину, укрывающую нас, еле-еле доносится:

— Богдан! Ты куда пропал?..

Словно удар резиновым молотом в грудь, этот голос выбивает из меня весь воздух. Отрывает половину меня, отшвыривает в сторону.

— Это тебя?.. — спрашивает она.

— Дашка! Даш, ты где?

— А это за мной… — улыбается, словно через силу.

— Даша… — хриплю я, выталкивая из себя единственное слово, которое выучил за всю жизнь.

Которая началась минуту назад.

— Приятно было познакомиться, Богдан! — И она взлетает по ступенькам к двери, где уже маячат какие-то лица, шевелятся тела, скрежещут звуки.

Я стоял, медленно возвращаясь в реальный мир, заново осваиваясь в нем. Чувствуя себя оборотнем, который только что перекинулся из зверя в человека, и теперь надо подождать, пока все кости займут свои положенные места, перетерпеть боль от трансформации, прежде чем идти к людям.

Рассеянно оглянулся по сторонам, узнавая и одновременно не узнавая выученную до последнего скола плитки лестничную площадку.

Потряс головой, разгоняя черных мошек.

Наклонился и подобрал окурок, заснул его в банку из-под маринованных мини-луковок, приспособленную под пепельницу.

В старом доме мы обычно прикручивали проволокой к перилам банки из-под растворимого кофе, а здесь народ богатый, не щи лаптем хлебает, глянь-ка! Даже лестничные пепельницы у нас все на понтах!

Алла спустилась на несколько ступенек:

— Богдаш? Случилось чего?

Случилось.

Я провел рукой по лицу, стирая остатки радужной дымки. Мир все еще был странным и чужим. Неправильным.

 Разве это я? Что я только что сделал?

— Нет…

— Ты идешь?

— Иду.

— Что там Майоров сказал?

Да, я же ушел из-за стола, чтобы поговорить с Майоровым насчет поставок.

— Говорит, задержали их фуры на выезде, якобы какие-то документы неправильно оформлены, с Нового года, что ли, форма изменилась. Я переслал все образцы, будет разбираться, — ответил машинально, не вникая. Все это само откуда-то распаковывалось из глубин сознания, словно минуя меня самого.