Эдера 2 - Операй

ГЛАВА 2

Тяжеловесная «Ливидония», огромная моторная яхта. графа Отторино дель Веспиньяни. пришвартованная к причалу лениво покачивалась на невысоких волнах бухты, которые теперь, за несколько минут до рассвета, еще казались бархатными, иссиня-черными, отбрасывала на поверхность залива причудливое отражение своих разноцветных бортовых огней — при желании их можно было принять за отражение крупных южных звезд. Несмотря на столь раннее утро, воздух был влажным и очень теплым — в нем веяли запахи жареных каштанов, кунжута, солярки, пальмового масла, разогретых за день камней порта и человеческого нота, сливаясь в один причудливый аромат...

Хозяин, Отторино дель Веспиньяни, сидя в глубоком кресле своей роскошной каюты, был раздражен и мрачен, как никогда; вчера вечером он очень надеялся, что хотя бы в эту ночь заснет, но несмотря на лошадиную дозу снотворного, которое он принял, ночь вновь была бессонной.

И вновь в эту июльскую ночь на Отторино со всей неотвратимостью нахлынули воспоминания — воспоминания о той жизни, которая уже минула, жизни, в которой он мог бы быть действительно счастлив, но которую он загубил собственными же руками...

Сильвия...

Его Сильвия...

Это он загубил ее, это он стал для нее пусть не прямой, но косвенной причиной всех бед и несчастий, это из-за него она погибла той теплой августовской ночью...

— А-а-а,— пробормотал он, — все пустое... Ее уже не вернуть — тогда для чего же вспоминать?

Задав самому себе этот вопрос, но так и не найдя на него ответа, Отторино поднялся, подошел к стене, обшитой красным деревом и, взяв в руки барометр, несколько раз с явным неудовольствием постучал ногтем по стрелке. И с неудовлетворением отметил, что по пути в Ливорно качки, по всей видимости, не миновать.

Отторино дель Веспиньяни с чисто восточным фатализмом выпил рюмку драй-джина и вышел на палубу «Ливидонии», что лениво покачивалась на генуэзском рейде.

Дорожка от мощных электрических прожекторов на предрассветной глади волн казалась совершенно неподвижной — такой глубокий штиль царил на море. Едва слышно плескались ласковые волны, едва слышно качались под ветром прибрежные кипарисы — казалось, что своими острыми пирамидальными кронами они пронзают иссиня-черный бархат ночного тосканского неба...

Однако спокойствие это было обманчивым — и граф прекрасно знал об этом. К тому же, стрелка барометра опустилась на несколько делений, и это не предвещало ясной и безоблачной погоды.

Выйдя на палубу, дель Веспиньяни облокотился о поручни, подпер ладонями подбородок и стал лениво наблюдать, как по трапу поднимаются его приятели, приглашенные на предстоящий юбилей, сорокалетие — все со сдержанно-опасливым выражением на лицах.

Несмотря на то, что на грядущее празднество были приглашены все или практически все, кто представлял для дель Веспиньяни какой-нибудь интерес, Отторино не знал всех приглашенных даже поименно — этим ведал его секретарь, неаполитанец Джузеппе Росси.

Теперь мысли графа были далеко-далеко от предстоящего праздника.

В этот момент сам Отторино со стороны выглядел прелюбопытно: язык его был чуть-чуть высунут наружу, в предрассветном тумане лицо выглядело мертвенно-белым, и если бы мысли приглашенных не были так заняты предстоящей качкой, если бы они были бы чуть-чуть повнимательней, то наверняка обратили бы внимание на то, что лицо графа в этот момент очень напоминало те гипсовые копии с посмертных ликов жителей Помпеи, которые в изобилии продаются в Неаполе американским туристам.

Высоко над головой синьора цель Веспиньяни мерцали звезды — они уже гасли. Вскоре должно было подняться солнце, и «Ливидония», выйдя с рейда, по его замыслу, должна будет взять курс на Ливорно.

— Синьор дель Веспиньяни!

Отторино обернулся — перед ним стоял его секретарь. Джузеппе Росси.

Это был человек лет тридцати пяти,