Не покидай меня - Климова Анна

— Какая разница, мама, к чему она меня привела? Это моя жизнь. Мои страдания. Мой… наш крест. Ты этого не понимаешь? Жить и не ошибаться? Ты в самом деле веришь, что это возможно?

— Да, я не понимаю! Не понимаю, что плохого мы тебе сделали?! — Виктория Павловна сорвалась на крик и отошла к окну.

Леня встал, подошел к ней и обнял за плечи, чего, как ему помнилось, он не делал много лет.

— Мама, мама… Мне ли учить вас жизни? Мне ли винить вас в чем-то? Я бы винил вас, если бы не встретил Иру или если бы вам удалось не мытьем так катаньем разлучить нас. Не знаю, вы ли меня воспитали бесхарактерным или я таким родился, но она мне помогла поверить в себя. Это ты понимаешь?

Виктория Павловна закрыла платком глаза и помотала седой головой.

— Прости меня, Леня. Может, я стала совсем старуха. Злая старуха, которая привыкла думать, что весь мир живет по придуманным правилам. Может быть, Ира действительно была права… Скажи, у тебя в детстве и правда была тетрадка с планом побега из дому?

Леня оторопело взглянул на нее, а потом улыбнулся.

— Ты откуда знаешь?

— Она… сказала.

— Ну, не буду врать. План такой существовал. Но вы научили меня все рассчитывать, поэтому подсчет тогдашних моих ресурсов показал, что мне не добраться дальше Нижнего Новгорода. Решил скопить деньги. Но вы отправили меня в музыкальную школу, а там была девочка по имени Маша. И я постепенно потратил все деньги на нее…

— Боже! — мать улыбнулась сквозь слезы. — Ты был таким влюбчивым!

— Я и сейчас влюбчивый. Только люблю одного человека.

Виктория Павловна вздохнула и утерла слезы.

— Тогда верни ее. И если она виновата — прости. Я думаю, это лучшее, что можно сделать.

Леня поцеловал ее соленую мокрую щеку.

— Верну. Твой сын из тех людей, которые не умеют играть. Я бываю невнимательным, рассеянным, осторожным, но никогда не играл. Я весь — как на ладони.

Мать засмеялась сквозь новые слезы:

— Она должна быть мне благодарна за такого сына!

— Мам!

— Хорошо, не буду! Мне очень жаль, что все так получилось. И мне жаль, если я стала невольной виновницей того, что случилось.

— Оставим это. Лучше скажи, куда отец поехал с Виктором?

Лицо Виктории Павловны снова показалось ему злым.

— Не упоминай при мне об этом человеке! Я о нем знать ничего не хочу!

— О ком? — удивился Леня.

— О моем дорогом племянничке Викторе! Ты бы слышал, какие слова он говорил Олегу Ивановичу, как мучил нас!

— О чем ты?

— Я не в курсе всех подробностей — ты же знаешь отца, у него всегда были свои дела вне этих стен, и я в них предпочитала не вмешиваться. Однако знаю, что Виктор собрался нас… ограбить.

— Что?!

— Леня, прошу тебя, не спрашивай меня об этом, — нервно замахала руками мать. — Я ничего, ничего не знаю. Знаю только, что у отца есть какой-то счет в одном из европейских банков. Я никогда не спрашивала. И не хочу. Мне так удобнее…

— Час от часу не легче, — пробормотал Леонид, потирая давно не бритый подбородок.

— Впрочем, у отца был какой-то план в отношении Виктора. Чтобы избавиться от него… Олег Иванович ничего не объяснял, но просил не беспокоиться.

— Боже мой! Что же у нас за семья такая? — простонал Леня.

Мать отошла от окна и начала суетливо собирать со стола чашки.

— Какая уж есть…

В это время завибрировал телефон Лени. Звонил Гоша.

— Слушай, друг, тебе что-нибудь говорит имя Ирины Соколовой?

Леня онемел на мгновение.

— Але, ты тут? — подождав, позвал его Гоша.

— Это… это ее девичья фамилия, — пролепетал он, ощущая тысячи мурашек у себя на коже. — Ее нашли?

— Она в Смоленске. В больнице.

— О господи! — Леня осел на стул, а мать замерла с чашкой в руках, не замечая, как проливает остатки чая на свою белоснежную кружевную блузку.

— Не кипишуй. Тебе еще будет следак звонить, он все и расскажет. По тому, что я знаю, с ней… ну, короче, сам узнаешь.

— ОНА ЖИВА?

— Ты чего? Конечно, жива. Жди на телефоне. Все, мне пора!

Леня взглянул на мать и не мог произнести ни слова. Он ощущал только одно желание — немедленно оказаться в Смоленске.

Виктор

Он прекрасно выспался в самолете. Наверное, впервые за долгое время. Хотя перелет до Цюриха вымотал его донельзя. Олег Иванович в соседнем кресле вел себя как настоящий бука. Дулся из-за чего-то, хмурился и пил виски.

— Не сердитесь, милый старик, — благодушно ободрял его Виктор. — В этом мире всегда есть человек, который умеет подчинять себе других. Мне тут на днях пришла в голову одна забавная мысль. Смотрел недавно старый советский мультик про Винни Пуха. Показывали тот эпизод, в котором Винни добывал у пчелок мед. Идет он, значит, слышит жужжание и делает справедливый вывод о том, что жужжать кому-то, кроме пчел, смешно и глупо. Мы понимаем, что Винни задумал злодейство, но так как он очень обаятельный, эти его поползновения к грабежу со взломом не так бросаются в глаза. Да, есть таланты и в преступном мире.

И вот идет Винни, замышляет. Но как осуществить задуманное — не знает, пока не встречает Пятачка. «Ба, какие лица! Привет! Я, знаешь, тут подумал на досуге — а нет ли у тебя шарика?!» Издалека, сволочь, ведет, заметьте! Не посвящает бедного Пятачка в свои преступные планы и начинает им манипулировать — поди, дружок, принеси шарик, глянь — с каким лучше пойти на дело: с синим или зеленым? Ладно, уговорил, пусть будет синий. А теперь беги домой и принеси зонтик — постоишь на стреме, будешь говорить пчелам (чтоб им пусто было): «Ц-ц-ц, кажется дождь собирается».

Видите, Олег Иванович, — типичный манипулятор и будущий глава шайки! Я теперь знаю, откуда после развала Союза, словно чертики из табакерки, явились целые армии бандитов. Они с детства смотрели мультипликационно-методические пособия для кардинального и быстрого улучшения жизни. Правила простые: хочешь кушать мед — умей вертеться; надо быть наглым и себе на уме; быстро составить план дела — простенький и эффективный; найти Пятачка или нескольких Пятачков и возглавить их; не теряться в аховой ситуации и идти до самого меда. И Пятачки всегда находятся. Всегда! Причем они, как правило, догадываются о том, на что их подбивают Винни Пухи, но сопротивляться не могут. Потому что Винни Пух типичный манипулятор и альфа-самец. Альфа-медвежонок. Он и шарик может заставить принести, и Кролика объест так, что потом из норы не вылезть, и Сову из себя выведет…

— Я рад, что Ленька наподдал тебе, — сказал старик с мрачным удовлетворением, опрокидывая в себя очередную порцию спиртного.

— Не надо так злорадствовать, — ответил Виктор, осторожно прикасаясь к фингалу под глазом, который вовсю «расцвел» у него спустя час после драки с кузеном. — Ваш теленок застал меня врасплох. К тому же еще не вечер, как говорится. Я всегда могу вернуть должок. Я, знаете ли, терпеть не могу долгов.

— Ха! Действительно, еще не вечер, еще не вечер… К твоему сведению, Ленька не так прост, как кажется на первый взгляд, — Олег Иванович закашлялся, потом отдышался и откинулся на спинку кресла. — Он еще способен всех нас удивить. Мы ему, конечно, мало чем помогли в жизни и не были для него самыми хорошими на свете родителями. Я вообще — старый козел, который всю жизнь думал только о себе. А Ленька, вопреки всему, остался прямодушным, не таящим зло на весь мир человеком.

Мне хотелось взрастить подобие себя. Виктория Павловна была помешана на своей системе воспитания — rücksichtslosen Disziplin^[16], как говорят немцы. Он казался глиной в наших руках, и мы пытались слепить из него вундеркинда. Она почему-то свято верила в то, что при помощи муштры и контроля можно вырастить уникума, который прославит семью. Ты знаешь, что Леня знал алфавит в три года, а читать мог уже в четыре? К семи годам он почти свободно владел английским и французским. Виктории Павловне казалось, что в нем проснулась «божья искра», хотя сама не понимала, что это значит.