Тайная семья моего мужа (СИ) - Борн Амелия

- Лид… давай не будем этого делать. Пожалуйста.

Муж с видимым усилием поднял на меня взгляд, взглянул в глаза…

И я даже растерялась от того, что там увидела.

Уязвимость. Мольбу. Боль.

Еще никогда он не смотрел на меня так. Еще никогда не был настолько… неприкрыто слаб. Еще никогда настолько не походил на заблудившегося, потерянного котенка…

Ни следа былой властности, демонстративной силы. Он был сломан и сломлен.

- Лид, я все осознал… - заговорил он вновь - горячо, торопливо, и его красные, воспаленные глаза изулучали нездоровый, лихорадочный блеск. - Я не хочу разводиться. Не хочу тебя терять. Я…

Он схватился за голову, растрепал беспорядочно отросшие волосы… Жадно глотнул воздуха и, словно камни наружу выталкивая, с мукой произнес:

- Я тебя люблю, Лид…

Это признание было настолько неожиданным, что я на миг забыла, как дышать. Где-то слева разливалось непрошеное, щемящее чувство от осознания того, что, кажется, вообще впервые за всю жизнь слышу от него эти слова…

Он никогда не был щедр на комплименты и красивые признания. И я принимала это, как должное, считая, что все чувства он показывает поступками…

Вот только сколько их было, этих поступков?.. Мизерно мало. Но мне этого было достаточно, чтобы годами воображать, будто меня любят, в то время, как…

- А как же твоя Агния, на которую ты едва ли не молился? - задала вслух возникший в голове вопрос.

Больше не было ни обиды, ни горечи, только сухой интерес к тому, что же заставило Славу так перемениться.

- Я же сказал - я все осознал… мне ты нужна. Без тебя все… не так.

Я подняла на него спокойный взгляд, размеренно ответила:

- К сожалению, Слав, я тоже многое для себя осознала. И последнее, что стану делать - это возвращаться к тебе и той жизни, какую прежде вела.

- И тебе плевать, что я тебя люблю?

Я покачала головой:

- Никого ты не любишь, Слава. Только себя самого.

Последовавшая за моими словами вспышка гнева была острой и внезапной.

- Неблагодарная! - буквально выкрикнул он мне в лицо. - Да я женился на тебе, когда ты залетела! Я за двоих пахал всю жизнь!

Возможно, раньше мне было бы совестно от этих упреков, но сейчас я была в состоянии мыслить трезво и разделять причины и следствия.

- Я залетела, как ты выразился, не без твоей помощи. Ты сам не позаботился о защите. Впрочем, я ни о чем не жалею - ведь иначе не было бы Алины. И за нее, и за Яну, я буду всегда тебе благодарна, но на этом - все. Отныне мы идем каждый своей дорогой…

Я едва успела договорить, как ощутила, что он схватил меня за плечи и стал трясти, сыпля оскорблениями, среди которых не было ни единого приличного слова.

К счастью, чьи-то сильные руки вдруг отцепили его от меня и, обернувшись, я увидела, как Рамиль впечатывает Славу в стену.

Но больше всего меня поразило даже не это. А слова, которые вдруг зло выревел, словно теряя остатки человеческого облика, мой муж:

- Гаденыш! Надо было переехать тебя с концами еще много лет назад!

- Что? Что это значит?..

Я не была уверена в том, к кому именно обращаюсь, но взгляд сам собой устремился к Рамилю, буквально приклеился к его лицу в поисках ответов на замелькавшие в голове вопросы, каждый из которых попросту пугал своей чудовищностью…

Но в глубине души я, кажется, уже и сама все поняла. Уже сопоставила давние события и нынешние откровения…

Перед глазами всплыли картинки: такие яркие, будто все это случилось не много лет назад, а практически только что…

Одинокий мальчик на снегу. Кровь, капающая с разодранного колена. Сломанная напополам клюшка, оставшаяся валяться посреди дороги…

Что с ним тогда случилось? Он этого так и не сказал, в памяти льдинками застыли лишь отдельные детали…

Его молчание. Его упрямая гордость. Ни слова жалобы, ни грамма слез. Желание казаться сильным не по годам…

Ему было в то время, должно быть, лет двенадцать или тринадцать. Но уже тогда в нем было мужественности больше, чем в том человеке, которому я отдала годы своей жизни, и который по факту лишь мнил себя сильным и всемогущим…

Теплые, надежные ладони Рамиля легли на мои плечи. Он развернул меня к себе лицом, словно закрывая этим жестом от всего остального мира…

Сказал - как всегда спокойно, убежденно, уверенно:

- Я потом расскажу, если хочешь. Сейчас это неважно. Тебе нужно думать совсем о другом.

Я ощутила, как на кончиках моих ресниц задрожали слезы. Незваные, нежданные, непрошеные. Слезы от внезапного осознания: он ведь защищал меня. Меня. Тогда и теперь.

Звук хлесткой пощечины вдруг вернул мысли к реальности. Я удивленно обернулась, пытаясь понять, что происходит…

Напротив Славы стояла его собственная мать, появления которой я и не заметила. Обожженная ударом, левая щека его горела, а глаза… в них больше не было гнева. Не было злости. Не было… вообще ничего.

Словно этот, последний, удар, выбил из него окончательно все силы. Всю душу. Саму жизнь.

- Ты посмотри на себя… - произнесла отчетливо Марина Александровна. - Ты в кого превратился, Слава? Соберись и поведи себя, наконец, как настоящий мужчина!

Он покорно кивнул, словно вдруг стал маленьким, послушным ребенком. Направляемый рукой матери, он пошел было к залу заседания, но, проходя мимо меня, остановился и негромко проронил:

- Ты, Лида, прости меня. За все. Я ведь действительно любил… как умел. И жил… как умел. Как считал правильным… а вышло… все не так.

Он, казалось, силился сказать что-то еще, но не находил ни слов, ни сил. Коротко кивнув напоследок, словно ставил точку, прошел мимо меня и скрылся за дверьми зала, где нас обоих уже ждали…

Свекровь тоже оказалась рядом, мягко, но решительно проговорила:

- Я, наверно, тоже перед тобой виновата. Не доглядела, не поняла вовремя… Но ты - другая и справишься, наверно, куда лучше меня. Иди, Лида. Иди и просто сделай все, что можешь… ради себя и девочек.

Я сделала было шаг вперед, но ощущение какой-то недоговоренности заставило остановиться, обернуться к ней, чтобы спросить…

- Что вы имели в виду, когда сказали…

- Позже. Все позже. Сосредоточься на главном.

Уже у самых дверей я снова оглянулась, отыскала глазами близких, замерла взглядом на Рамиле… Он шагнул ко мне, его пальцы поймали мою руку, ободряюще сжали...

- Все будет хорошо, - улыбнулся он, открыто глядя мне в глаза. - Иди. А я останусь здесь. Буду ждать… как всегда.

Как всегда…

Почему от этих, вроде бы самых обычных слов, вдруг так заболело, заныло сердце?..

Мне хотелось задать ему миллион вопросов, но и он, и свекровь, были правы: сейчас у меня имелась задача поважнее.

Сделав глубокий вдох, я распахнула дверь и, отбросив прочь все посторонние мысли, как могла смело шагнула туда, где все должно было решиться.

Возможно, не сразу и совсем не просто. Но я, по крайней мере, прекрасно знала, к чему и ради чего иду.

Я вышла из зала заседаний с чувством безмерного облегчения и… легкого неверия.

Все закончилось за одно слушание. Слава ни на что не возражал, и вообще словно бы даже там не присутствовал. Это внезапное безразличие, эта чудовищная безжизненность, наверно, должны были меня напугать или насторожить, но я мысленно поставила решительный заслон: все, что было связано с этим человеком, меня больше не касалось. И не должно было отныне волновать.

Я не желала выносить из этого брака, всей этой ситуации, больше, чем мне полагалось и больше, чем считала для себя приемлемым.

В сумке и сейчас лежали документы, доказывающие, что бывший муж купил любовнице квартиру на деньги семьи. Слава был настолько педантичен, что хранил все чеки и даже записывал свои расходы. При желании с моей стороны я могла бы этим воспользоваться - незадолго до ухода из дома, Алина нашла и забрала все эти документы и записи. Но я решила иначе.