Туфельки для мамы чемпиона (СИ) - Аникина Анна

У Ирмы в руках завибрировал телефон. Часы показывали восемь утра воскресенья. — Беатка, ты чего? — Скажи мне честно, он там? — Где? — Это Роберт летал в Африку? — Да. Прости меня. Я не могла тебе сказать. Не имела права. — Можно мне в аэропорт приехать? Я одна с ума сойду. — Я тебя заберу через двадцать минут. Проведём через служебные помещения.

86.

Ирма уверенно шла по запутанным коридорам аэропорта. За ней пыталась успеть Беата. Они поднимались по лестнице, снова поворачивали. Потом лифт для персонала. Ещё коридор.

— Ирма, стой. Я больше не могу. Туалет есть здесь? — не выдержала Беата. — Ещё один коридор осилишь? На леденец. — Постараюсь.

Беата умылась холодной водой. Вышла к Войцеховской в коридор. — Ты ведь знала? Да? — Ты сейчас о чем спрашиваешь? О себе или о Роберте? — Обо всём. — Я не смогла его остановить. Да, я знала с момента, как тебя в клинике увидела. Не обижайся. У меня ж четверо. Марк не хотел отпускать Роберта одного. Он не взял его с собой. И меня не взял. Я не знаю всех подробностей. Но твой Тухольский точно железный. Он всех вывез. И собаку ещё забрал. — Собаку? — Да, представляешь. Ребёнку эти вояки не отдали переноску с собакой. Роберт забрал. — Он звонил? — Нет. Новатны. Его второй пилот. Роберт сам ни за что бы не рассказал ничего про себя. А Ежи сказал, что без памперса с Тухольским он больше никуда не полетит. Шутил, конечно. Значит страшно было реально. — Я его люблю. И не разу ему этого не сказала. — Он знает, я думаю. Он так на тебя смотрит… Тысячи женщин всего мира отдали бы многое, чтобы на них так хоть один раз посмотрел мужчина. Вы когда рядом, вокруг вас будто кокон какой-то. Тёплый. — Я чуть с ума не сошла. — Мы с тобой должны научиться их отпускать в небо. Это их работа. Их жизнь. Я каждый раз молюсь за мужа, пока он в рейсе. Знаю, что и он тоже.

Они потихоньку пошли дальше. — Сейчас твоя задача стоять рядом со мной. Надевай эту куртку. Так будешь меньше бросаться в глаза чужим. Свои тебя в лицо знают. Мы будем стоять в первом служебном коридоре. Рейс будут разгружать через телетрап. Сначала врачи пойдут. Потом раненых вынесут. — Раненых? А Роберт? — Спокойно. Среди пассажиров трое с огнестрельными ранениями. Тухольский цел. Ну, не плачь! Ты чего? — Ирма обняла Беату, — Слушай меня. Беата попыталась успокоиться. Кивнула. — Экипаж пойдёт последним. С ними захотят военные поговорить. Это точно. И необходимо. Но у них главный — однокурсник Роберта по училищу. Не будет его дёргать сразу. Поэтому мы их ждём. Встречаем. А потом дадим закончить работу. Ты побудешь со мной. Кофе пока выпьем. Поняла?

Беата ещё раз старательно кивнула.

Через стеклянную стену было видно летное поле. Мимо проходили какие-то люди. На Ирму и Беату никто не обращал внимания. — Смотри туда, влево, — глянув на часы, велела Войцеховская. — Куда? — спохватилась Беата, ошалевшая от тревоги и ожидания. Ирма повернула её голову. Указала ладонью.

Чёрная точка и мерцающие огни. Потом силуэт самолёта. Касание земли. И машина быстро катится по полосе, оттормаживая. — Ну, слава богу, — выдохнула Ирма, — дома. Они дома.

Слёзы у такой спокойной и невозмутимой бригадира бортпроводников, видевшей в своей летной жизни и смерти на борту, и пожары, и аварийные посадки, покатились из глаз. Будто она была самой обыкновенной женщиной.

Рядом не дышала Зимовская. У неё пульс стучал в ушах. Ладони намокли. Только бы не рухнуть. Только бы увидеть его. Ничего другого не надо.

Борт с польским флагом подрулил к телетрапу, совсем как обычный регулярный рейс. Пошли вперёд техники. Состыковали шлюз. Пограничный наряд встал поодаль. Слышно было, как открылась дверь выхода.

Быстрым шагом прошла бригада медиков. Провезли инвалидные коляски.

Ирма крепко держала Беату за руку, не давая ринуться в противопоток, растолкать всех и добраться до Тухольского, чего бы ей это ни стоило.

Стали выходить пассажиры. Ирма щелкала счётчиком. — Семдесят три. Все. Пошли потихоньку ближе, — потянула Беату за собой в "гармошку", — Куртку застегни, холодно.

Беате сейчас было не до одежды. Ирма обняла по очереди четырёх парней-бортпроводников. Потом вышел молодой лётчик. Кивнул обеим. Улыбнулся по-мальчишески. — Беги, — шепнула Войцеховская, — Пять минут. Потом военные, помнишь?

Бежать то было всего ничего. Один поворот, метров десять-пятнадцать. Беата не бежала, летела. Роберт стоял на площадке шлюза. Выронил шинель.

Беата с разбегу запрыгнула ему на руки. Обвила руками и ногами. Прижалась. Он поймал. Не мог не поймать её. Подхватил.

Несколько секунд ни один не мог ни слова произнести.

— Я тебя люблю! Слышишь меня? — жарко зашептала Беата. Говорить не получалось. Голос предательски исчез. — Моя девочка, родная моя, — гладил её по волосам Роберт, — Это я тебя люблю. Больше жизни. Я там кое-что понял. И решил. — Всё, что угодно. — Тогда мы заведём нашему сыну собаку. — Что? — опешевшая Беата смотрела ему в глаза. Неужели он знает? Нет, не похоже. — Мы родим сына. Или дочь. И заведём нашему ребёнку собаку. — Уже, — только и нашла Беата, что ответить. — Что? — была очередь Роберта зависнуть. Беата улыбалась. Интересно, догадается?

Через несколько секунд выражение лица Роберта вновь стало осмысленным. — Жабка… Ты серьезно? Скажи мне сейчас. Я же прав? — Пан капитан всегда прав, — смеялась Беата. — Я буду…. Папой? Да? Бетя… Она только кивала. И снова плакала. А он так и держал её на руках, обнимая.

Свою самую драгоценную ношу.

87.

— Ты, надеюсь, понимаешь, что мы женимся, — заявил Роберт, едва они сели в его машишу на служебной стоянке.

Беата кивнула.

— Нет, слушай, так не пойдёт. Я всё не правильно делаю, — спохватится Роберт, — Собрался делать предложение впервые в жизни и так вот чуть всё не испортил. — Ты ничего не портишь. И такое предложение меня очень устраивает. — Что, вот так не на коленях и без кольца? — От кольца не откажусь. И от колена тоже. Но так тоже отлично. А можно я спрошу? — Давай. Спрашивай. — Ты сказал, это впервые…. — Да. Совершенно точно. Я впервые хочу жениться на любимой женщине. И впервые собираюсь просить её стать моей женой.

Беата не стала додумывать. Если захочет, Роберт ей сам расскажет. Ну, или она при случае спросит об этом Красицкого. Ей достаточно слов Роберта. Если он говорит, что впервые, значит так и есть.

— Принцесса, а ты… А нам… Доктор… Ты же была? — Я тебе сейчас кое-что покажу, — Беата полезла в сумочку. Достала черно-белый квадратик, — Знакомься, — протянула Роберту снимок дрожащий рукой, — Доктор сказала, что у нас всё отлично. И можно всё, кроме неприятностей и огорчений.

На этом снимке ничего не было понятно. Размытое что-то. И тёмная точка. Будто самолёт из тумана. Ребёнок? Его ребёнок? Не сон, не шутка. Хотя какие тут шутки. Совершенно непонятное, но абсолютно точное подтверждение того, что он станет отцом.

Это означает очень простую и одновременно безумно сложную вещь. У него есть семья. Жена и ребёнок. И за их благополучие и счастье он будет биться. Остро почувствовал, что будет совершенно сумашедшим отцом. И свихнувшимся на жене мужем.

Тонкие женские пальчики пробежались по складке между бровями. Он поймал её ладонь. Поцеловал в центр. — Спасибо тебе, моя девочка. Так что там доктор сказал про радости? Их можно? Все?

После пережитых за последние два дня событий, всё виделось и чувствовалось по-новому. Каждое прикосновение отзывалось новой нотой.

И всё же он купил кольцо. Придирчиво выбирал из десятка возможных. Обнаружил вдруг, что помолвочное кольцо и обручальное — это разные вещи.

Вроде ведь и женат был, но от первой женитьбы даже эмоций не осталось. Всё по-настоящему вот сейчас. Впервые.

На смотровой площадке над Вислой ветрено. Дрожат оставленные молодожёнам пристегнутые к перилам замочки. Весна ещё только мерещится в воздухе. Туристы с любопытством рассматривают мужчину, стоящего на одном колене перед хрупкой блондинкой.