Елена Лобанова - Фамильные ценности

Зоя отлично знала, что не всем… Теперь они перенеслись в прошлое втроём и видели как бы одно и то же, но по-разному. Каждый со своего собственного ракурса.

– Я в неё на генеральной репетиции влюбился, – сказал Флух. – Громова никого из зала уже не выгоняла, чтоб исполнители привыкали. А у Жеки один пассаж не выходил. То есть это Громовой казалось, что не выходил, а по-моему, отлично получалось. Я в неё тогда и влюбился.

– Сколько народу этот седьмой вальс покосил! – заметила Женя без улыбки. И Зоя поняла, что она думает не только о далёком прошлом. – Да… А я ещё лет пять лечилась, надеялась, по врачам бегала, по массажам – всё без толку. Проф-не-при-год-ность… Наиграть что-то могу, а работать – не получается. Тебе кофе добавить?

– Нет-нет, спасибо, – заторопилась Зоя. – Я порепетировать хотела. И даже лучше, что одна. Всё-таки новый инструмент…

Теперь ей не терпелось уйти и очутиться в репетиционной, наедине с синтезатором.

– Я тебя умоляю! – опять скривился Флух. – Ещё скажи, что ты с синтезатором не управишься! Кнопка – темп, кнопка – тембр… тоже мне высшая математика!

– Подожди… Сегодня какое число? – вдруг вскрикнула Женя и повернулась к мужу. – Ты кого вообще ждёшь в такой день?!

Флух звучно шлёпнул себя по лбу.

– Мать честная! Тридцатое! Зоська, завтра ж Новый год, ты в курсе? Всё! Беги, солнышко, домой и забудь про репетиции. В новом году наверстаешь! А хочешь, приходи с нами встречать! Ты уже почти всех знаешь…

– Спасибо, Гарик, но… ты бы дал мне лучше ключ! Если можно…

Флух в очередной раз закатил глаза. Однако Жека выдвинула какой-то ящичек в столе и, пошарив там, протянула Зое ключ и деловито предупредила:

– Как зайдёшь, первым делом включи обогреватель. Там у нас не топится, холод собачий! Переноска на полу под кушеткой. А замёрзнешь – спускайся погреться!

На ступеньках Зою ни с того ни с сего прошибла слеза. Может, опять сказалось эмоциональное напряжение последних дней. А может, никто сто лет не говорил ей: «Замёрзнешь – спускайся погреться!»

Она остановилась на балкончике, глубоко вздохнула, посмотрела на свои руки. Третий и четвёртый пальцы по-прежнему чуть кривились навстречу друг другу. Зато никаких мышечных воспалений не наблюдалось. Ведь Марина Львовна приучила её расслаблять руки… При этой мысли она опять собралась было всхлипнуть, но взяла себя в руки.

Замок открылся легко, обогреватель щёлкнул и подмигнул ей красным глазком, а синтезатор блеснул клавишами, словно белыми зубами в улыбке.

– Имей в виду, виртуозность – всего лишь приспособление руки к возможностям инструмента! – тихонько сообщила ему Зоя и принялась тереть ладони и разминать пальцы.

– Зофька! Подожди! А самое главное! – донеслось до неё снизу, и увесистые шаги Флуха затопали по лестнице.

Она повернулась к двери. Но Флух приоткрыл её только наполовину:

– Не мешаю, не мешаю! Творческий процесс и всё такое… Я только по материальному вопросу… вот. Здесь твой аванс и квартальная премия!

Он дотянулся до подоконника и шлёпнул на краешек тоненькую пачку купюр.

– А… за что ещё и премия? – удивилась Зоя.

– За смелость, конечно! – серьёзно объяснил он.

Кивнул, будто поклонился. И тихонько прикрыл за собой дверь.

Голубовато-зелёные тысячные бумажки расходились узеньким веером, и поверх рисунка на каждой шла пунктиром блестящая серебристая полоска.

Зоя строго посмотрела на них.

Не хватало ещё в конце концов всё-таки разреветься!

Через час блужданий по рыночным рядам ноги Зои отяжелели, а мысли в голове затуманились. Вещи уже не притягивали её взгляд, а плыли мимо сплошным мутно-разноцветным потоком, и каждая из них по какой-нибудь причине не подходила ей. И казалось, что вот здесь, именно по этому кварталу она проходила уже множество раз…

– Ну что вы всё трогаете, всё щупаете! – горестно вскрикнул кто-то рядом. – И никто не покупает!

Оказалось, это была молоденькая продавщица из палатки с нижним бельём. Её покупательница, вертевшая в руках чёрный бюстгальтер, фыркнула и отошла прочь. Девушка кинула бюстгальтер на стопку розовых трусиков и пожаловалась Зое:

– Я пришла сюда продавать, а никто не покупает. Посмотрят, пощупают – и отходят!

У неё было румяное детское личико с белёсыми бровками и косая чёлка, выкрашенная в угольно-чёрный цвет. Она была чем-то похожа на Тонечку Федченко. Зоя сочувственно улыбнулась ей и неожиданно для себя предложила:

– А давайте… я у вас что-нибудь куплю!

– Давайте! – встрепенулась девочка и вся просияла. – Есть классные модели! Сейчас покажу… Вы носите стринги?

– Да я в общем-то… мне, наверно, лучше что-нибудь утягивающее, – промямлила Зоя, уже раскаиваясь в своём порыве.

– Ва-ам? Зачем вам утяжка?! – вытаращила девчушка подведённые чёрным глаза. – Это же нарушение кровообращения! Я ещё понимаю, у кого живот висит, а с вашей фигурой… Ну-ка, расстегните куртку! – деловито распорядилась она, и Зоя послушно взялась за молнию. – Ага, всё ясно… Одну минуточку!

Она кинулась к сумкам в глубине палатки и, яростно шурша кульками и упаковками, сообщила оттуда:

– Знаете что? Этот новый год встретите совсем по-другому! Как никогда раньше! Вот увидите!

Дальше Зоя шла, улыбаясь и ощущая приятную тяжесть пакета с обновками. Девчушка и не подозревала, как она права – этот новый год и так не похож ни на один прежний! А может, она по-своему права и насчёт её фигуры? Не модель, конечно (и к тому же, как выяснилось, никакая не дворянка), а вполне обычная, рядовая женщина за сорок… но всё-таки которую кое-кто узнаёт даже спустя тридцать лет! И даже просит разрешения ещё раз позвонить…

Пожалуй, стоит поискать платье, решила она во внезапном озарении. И, конечно, сапоги – как это она умудрилась о них забыть?

Через час руки ей оттягивали уже три пакета. В двух новых покоились старые свитер, юбка и унты, на которые парень-продавец взглянул с нескрываемым удивлением. Окутывало же её тело и ласкало душу чёрное платье – строгое и узкое, как карандаш, но с кружевным верхом и рукавами; а на ногах красовались высокие лаковые сапожки, не имеющие ничего общего с уличной грязью и слякотью. В таких сапожках возможно было двигаться лишь по строго определённым маршрутам, вроде «подъезд – машина» или «машина – театральное фойе», а может быть, «машина – ресторан». Она осознавала это, однако дальше её мысль отказывалась двигаться. Или это девочка-продавщица заколдовала её? Или, наоборот, расколдовала, так что исчезли вдруг и усталость, и сомнения, и все тревоги? Сбросив их, словно старые унты, она двинулась дальше упругим, почти танцующим шагом. Ибо ТЕПЕРЬ множество важных и увлекательных дел ожидали её, Зоиного, вмешательства!

Да, она не была дворянкой, и в жилах её не текла кровь старинного и прославленного многими заслугами рода.

Но и её близкие защищали отечество, и её предки тоже совершали свои скромные, неведомые молве подвиги – всеми забытые бабушки в платочках, вечные труженицы, и мужчины-кормильцы, не дожившие до старости, и женщины, рожавшие детей невзирая на запреты врачей. И хотелось сказать спасибо тем ещё, кто растил клубнику на даче и приносил домой в эмалированных вёдрах, и тем, кто варил из неё варенье, и солил огурцы, и записывал редкие рецепты в особые тетрадки, и водил заболевшего ребёнка в поликлинику, и отстаивал очереди, отвлекая и развлекая хнычущее дитя, и вернувшись домой, подавал обед из трёх блюд, а потом садился дотачивать рукава на детской шубке… И свои особенные фамильные ценности могли сложить все эти люди в резную шкатулку – а может быть, их набралось бы даже и не на шкатулку, а на целую комнату, на семейный музей! И как знать – быть может, и ей самой предстояло внести в этот музей что-то своё…

Внезапно подумалось: теперь, встреть она Толика с ДЕВУШКОЙ… да, пожалуй, теперь… она бы смогла это пережить. Теперь она смогла бы даже посмотреть ему в лицо без стыда и страха! Ибо теперь её охраняла новая жизнь, и новые люди, и вот это новое платье. Каким-то образом её охраняли даже новые трудности и проблемы: например, устройство синтезатора, сущность свинга и неуклюжие попытки держать квадрат!

Невольно расправила она плечи, расстегнула куртку и бросила вокруг как бы небрежный, как бы равнодушный взор… и тут же наткнулась на знакомое лицо.

– Люська! – крикнула она с облегчением и почти восторгом.

Люси кивнула и посмотрела на неё странно: с фальшиво-любезной улыбкой. И только приблизившись, ахнула:

– Зойка, ты, что ли? Обалдеть… Что это с тобой?

– В каком смысле? – в свою очередь фальшиво удивилась Зоя.

Красной перчаткой Люси начертила в воздухе нечто неопределённое, после чего объяснила словами:

– На человека стала похожа! Первый раз в жизни!

Зоя собралась было изобразить фальшивую обиду, но не выдержала и рассмеялась: очень уж простодушное удивление выражалось на кузинином лице.