Ирина Лазарева - Звезды над озером

Около пятнадцати часов к причалам, которые к тому времени успели соорудить инженеры и гидрографы, подошли транспорты с 3-й бригадой морской пехоты. Удалось выгрузить только первый эшелон. Ветер усилился до семи баллов, потом до девяти. Корабли были вынуждены отойти на рейд и стать на якорь, взяв на бакштов мелкие суда. Всякое сообщение с берегом прекратилось. Шторм бушевал всю ночь, остальные подразделения морской пехоты не смогли сойти на берег, но те, что высадились, с успехом включились в бой, и к исходу 25 июня финны начали отступать. Баржи удалось разгрузить лишь утром следующего дня. Одна баржа, обстрелянная врагом, взлетела на воздух у причала вместе с тоннами боеприпасов.

Алексей наконец-то смог сойти на берег и бросился разыскивать Вазгена. Страх гнал его, тот страх, что поселился в нем со дня гибели Ариадны. Он всегда был смелым человеком, но беспечным никогда не был. Ему сопутствовала военная удача, в чем, как он считал, была и его заслуга. Зачастую он с гордостью чувствовал себя победителем и только теперь понял, что в войне проигрывает каждый, втянутый в разрушительное противостояние. Теперь он знал, что война, постоянно грозящая оскалом смерти, имеет еще одно лицо, скрытое под этой алчной маской, — холодное, отмеченное печатью равнодушного зла. Многих она не разила насмерть, но уничтожала нравственно, а с теми, кто ей не поддавался, кто хранил честь и достоинство, расправлялась еще более изощренно — она могла оставить человека в живых, но опустошить, выхолостить душу, отнять самое дорогое, непоправимо оборвать все связующие нити с тем, что составляло для него смысл жизни, искалечить жестоко, навсегда и словно в насмешку оставить существовать в безвоздушном и беспросветном пространстве. Она могла пощадить тело, но умертвить душу, и это было для Алексея страшнее смерти физической.

Поэтому он несказанно обрадовался, обнаружив Вазгена у груды ящиков. Тот сидел, в изнеможении привалившись к ним спиной, с автоматом на коленях и Алексея не слышал, так как был оглушен взрывом. Он виновато улыбался, не в состоянии отвечать на быстрые расспросы друга.

— Что с тобой? Почему молчишь? Ранен? — Алексей торопливо ощупал его грудь и плечи.

Вазген понял и отрицательно покачал головой.

— Я глух как тетерев. — Он засмеялся. — Уши начисто заложило. И в голове какая-то ерунда, пузырится и булькает, как варево в котелке, — вперемешку какие-то теоремы, карты, фарватеры, адрес одной девицы из Москвы и почему-то портрет ее мамы. Ничего, скоро пройдет. Главное, что ты жив, теперь самое страшное позади. Сейчас отсижусь немного, и пойдем искать Кирилла. У врачей среди раненых его нет, я проверял.

— Позову санитаров. Возможно, у тебя контузия.

Вазген снова непонимающе улыбнулся.

Подбежали девушки-санитарки с носилками. Упрямец оказал сопротивление и попытался встать в доказательство своей дееспособности, но его неудержимо повело в сторону, и он вмиг оказался уложенным на носилки.

— Алеша, у меня просто кружится голова, — возмущался бунтовщик. — Я еще не докатился до того, чтобы меня несли женщины.

— Ну-ка, девушки, отдохните, — сказал Алексей, подозвал матроса, они вдвоем взяли носилки и понесли.

На причале грузили раненых на катера, чтобы переправить на транспорт. Многие были забинтованы — им оказали первую помощь на берегу.

Алексей вдруг почувствовал что-то спиной, словно налетел мгновенный порыв удушливого ветра. Он уже умел узнавать это тяжелое дыхание войны, от него перехватывало горло и опасно сжималось сердце. Он повернул голову, все еще надеясь, что интуиция его на этот раз подвела.

На брезенте, на досках недавно сколоченных мостков лежал Смуров; на груди его, сквозь бинты, проступало небольшое красное пятнышко, лицо было безжизненно, глаза закрыты. Алексей передал носилки девушкам и подошел к Кириллу.

— Капитан жив? — спросил он санитара, стоявшего рядом. Тот ругался и кричал, требуя освободившиеся носилки.

— Жив пока, товарищ капитан третьего ранга! — вытянулся санитар. — Только он совсем плох. Надо его поскорей на транспорт, к хирургам. Того и гляди помрет.

— На брезенте донесем до катера?

— Может, и донесем, только к катерам не пробиться, боюсь, растрясем сильно.

— Отвезем на моем катере.

«Морской охотник» помчался к стоявшему на рейде транспорту «Ханси». На Алексея вновь напало ужасающее оцепенение отчаяния. Надежды у него не было, он уже знал наперед, что этот сложный парень, успевший стать ему другом, уходит навсегда. Еще одна дань войне, еще одна безвременно прерванная жизнь, которая обещала стать прекрасной. Он прижался лицом к русой голове и впервые, не таясь, заплакал.

В полночь 27 июня десант в районе Рамбола-Линдоя соединился с частями наступающей 7-й армии. 28 июня Тулоксинская десантная операция была успешно завершена. Войска Красной армии продолжали наступать на север. Корабли двинулись вдоль побережья, поддерживая наступление артиллерийским огнем.

Транспорт «Ханси» прибыл в Новую Ладогу к вечеру 27-го. Чуть раньше доставил убитых и раненых «Чапаев». На берегу транспорты встречали врачи, горожане, сослуживцы и подруги ушедших в бой моряков. Здесь же были Настя и Клава. Вазген и Кирилл оказались на причале почти одновременно. Вазген стал чуть-чуть слышать и сошел на берег своими ногами, прибегнув к помощи санитара. Кирилла вынесли на носилках, он так и не пришел в себя.

— Девушки, отойдите от раненых, вы задерживаете отправку в госпиталь! Зачем вы зовете капитана? — напустились на Клаву. — Вы же видите, он без сознания и вас не слышит.

— Доктор, он будет жить? Скажите хоть что-нибудь!

— Не знаю. Состояние тяжелое. Отойдите, отойдите, не мешайте! Ароян, в машину! Не воображайте, что вы здоровы. Увидитесь с женой в госпитале.

В госпитале девушкам долго ничего не говорили о Смурове. Наконец вышел врач и сказал:

— Сожалею, но состояние его безнадежно. Он умрет сразу, как только мы извлечем пулю. А так, возможно, проживет еще несколько часов.

Клава вскрикнула и тяжело осела на руки Насти. Пока Клаву приводили в чувство в одной из процедурных, к Насте подошла медсестра и прошептала ей на ухо:

— Ваш капитан пришел в себя. Доктор говорит, что это ненадолго. Если вы хотите с ним проститься, то поторопитесь.

— Да, да, спасибо, я пойду к нему. Прошу вас, сообщите моему мужу, Вазгену Арояну, он в соседней палате.

Оставив Клаву на попечение медсестер, Настя, страдая и волнуясь, вошла в палату, где лежал Смуров.

Он смотрел на нее и улыбался. Она впервые заметила, как обаятельна его улыбка, раньше он редко позволял себе улыбаться, к тому же всегда старался скрывать проявления любых чувств.