Lа Сucinа = Кухня - Лили Прайор

я вышла из chiesa. Сердце мое ликовало: этот извращенец мне не отец. Луиджи ошибся. И ничего-то он не знает. Но если это не Филиппо Фьоре и не падре Франческо, тогда кто? Несли Луиджи ошибся в этом, мог ли он ошибаться, говоря об Англичанине? Может, он вообще все наврал?

Когда я вернулась на fattoria, Розарио слонялся по двору, ковыряя землю носком ботинка, и курил трубку, выпуская в воздух клубы синего дыма.

Увидев меня, захромал навстречу: явно поджидал.

— Чего ты хочешь, Розарио? Я очень устала, и у меня куча дел.

— Розарио поговорить с Роза, — ответил он.

— Хорошо. О чем?

— Розарио сказать Роза кое-что.

— Ну?

— Розарио Роза папа.

Пресвятая Богородица!

— Что ты говоришь, Розарио? О чем ты? Он разволновался и стал бормотать себе под нос что-то нечленораздельное.

— Розарио идти в la cucina. Идти. Идти и поговорить с Роза.

Я привела его в дом, усадила за стол и налила ему пива, чтобы прочистить мозги.

— Ты сказал: «Розарио Роза папа». Так объясни мне, о чем ты. Не спеши. И не бойся. Просто расскажи то, что хотел.

Розарио потер лоб ладонью. Он всегда так делал, когда волновался и хотел собраться с мыслями.

— Ну, давай же, — ободрила я. — Нас никто не услышит. Здесь только Розарио и Роза. И Розарио расскажет Розе все, что знает.

— Ночь. Темно, холодно. Розарио в коровнике. Там тепло, да?

— Да-

— Розарио нельзя в коровник. Она сказала. Но он не хотел плохо. Только погреться, да? Да. Продолжай, Розарио. Никто тебя не обидит.

— Она пришла. Я не знал, что она. Темно, да?

— Да, темно. Продолжай.

— После зажгла фонарь. Очень злая. Била Розарио. Кнутом.

Сказала: ошиблась, перепутала. Сказала: если Розарио болтать, в тюрьму его, да? Не хочу в тюрьму. Tы меня не в тюрьму, да?

— Нет, Розарио, не беспокойся. С тобой ничего не случится, я обещаю.

— Потом bambina. Bambina Розарио. Она сказала: он не знать bambina. Или любить ее. Не разрешила. Не трогать, не любить, не разговаривать, а не то посадит Розарио в тюрьму. Но Розарио любит Роза. Всегда любит. Теперь ее нет. Умерла. Не посадит Розарио в тюрьму. Розарио Роза папа. Роза Розарио bambina.

Боже милостивый! Так этот полоумный и есть мой отец.

— Не волнуйся, Розарио. Никто не будет тебя бить, сажать в тюрьму и вообще обижать. Я не позволю. А теперь мне нужно хорошенько все обдумать. Так что иди, Розарио, дай Розе подумать. Все будет хорошо. Обещаю. Тебе не сделают ничего плохого. Иди и работай. Ъя нужен в поле.

Он допил пиво и ушел из la cucina. Я немножко побилась головой об стол в надежде, что физическая боль пересилит душевную.

Я — дочь полудурка. Как мама могла так со мной поступить? Без сомнения, Розарио сказал правду. Когда он говорил, я была поражена нашим физическим сходством. У него такой же нос, как у меня, и глаза тоже зеленые. Те же изогнутые брови, зубы и фигура. Раньше я этого не замечала. Сказать по чести, я к нему никогда не приглядывалась. А еще выражение его лица, движения, жесты.

Я как будто смотрелась в зеркало. Мой отец — полоумный. Что может быть хуже?

Я бросилась к плите и подогрела несколько panеllе, которые приготовила на второй завтрак. Стала запихивать их в рот и ела до тех пор, пока гнев не остыл. Нужно сохранять спокойствие. В моей жизни были трагедии и посерьезнее.

Я и не заметила, как прошел год после моего возвращения в Кастильоне. Теперь я занималась фермой вместо мамы. Кое-что изменила и, признаться, гордилась своими нововведениями. Организовала строгую бухгалтерию и записывала все расходы в специальные журналы, вроде тех, что были в библиотеке. Устроила себе маленький кабинет и обставила его внушительными шкафами, купленными в Рандаццо. Обзавелась острыми карандашами, всяческими ручками, бумагой, конвертами всевозможных размеров, папками и резиновыми печатями. Мне все это очень нравилось.

Впрочем, изменения касались не только управления делами. Я провела и хозяйственные улучшения: проложила трубы, соединившие ферму с ближайшим водоемом, и оборудовала систему канализации.

Отремонтировала несколько домиков на дальнем конце фермы и вселила в них Розарио и еще нескольких работников с семьями. В конце концов, не может же мой отец жить в хибаре.

Я переборола депрессию, начавшуюся, когда я выяснила, кто меня породил. Да, Розарио умственно отсталый, но добрый и честный, и я была очень тронута его преданностью. Любовь ко мне, которую он скрывал, пока была жива мама, теперь проявлялась у него тысячью разных способов. Он приносил то цветы, которые сорвал с живой изгороди, то свежее яйцо, прямо из-под курочки. После еды мыл посуду, не обращая внимания на шуточки, которые отпускали в его адрес мои братья и работники. Короче говоря, со временем он меня победил, и я помимо своей воли прониклась к нему симпатией.

Вскоре я купила трактор, первый в округе, и грузовик, чтобы возить товар на рынок. Соседи брюзжали, что от таких расходов мама переворачивается в гробу, но они попросту завидовали. Я была убеждена, что нужно развиваться, а не работать по старинке.

Я не настаивала на том, чтобы возглавить ферму, но мои братья совершенно не умели вести хозяйство. Каждую минуту кто-нибудь из них врывался в la cucina спрашивал, как бы в этом случае поступила мама. Поэтому вся ответственность естественным образом перешла ко мне. Именно я решала, на каком поле что сеять. Я выбирала, какую скотину разводить, а какую зарезать. Я командовала, что из урожая оставить на складе, а что продать. У нас в роду всегда были сильные женщины — я подозреваю, что мужчины попросту не брали на себя труд работать головой.

В отличие от Англичанина. Вот кто был мужчиной в полном смысле этого слова.

Впрочем, несмотря на навалившиеся обязанности, я не пренебрегала и кухней. Пожалуй, никогда еще ни мои братья, ни работники, которых становилось все больше, не питались так хорошо. Я готовила для них завтраки, обеды и ужины. Кормила то тушеной говядиной, то молочным поросенком. По-прежнему пекла домашний хлеб, обязательно подавала вкусный десерт или свежий сыр и яблоки.

Я была по-своему счастлива. У меня не было любовника, поэтому я не испытывала любовных взлетов и крахов. Могла только вспоминать, как чувствовала мужчину внутри себя, как стонала, когда его твердый член проникал в меня, и как обхватывала его тело, подобно сомкнувшимся цветочным лепесткам.

Я очень часто вспоминала Англичанина, особенно когда готовила