Вера Колочкова - Синдром пустого гнезда

– Ну да. Я об этом и говорю. Ненавидишь, потому что любишь очень сильно. Господи, какая ты у меня еще глупая, Дианочка…

Елена вздохнула легко, притянула голову дочери к себе, поцеловала в теплую макушку. Поджав под себя ноги, Диана уткнулась ей в шею, замерла на секунду, чувствуя, как что-то со звоном оборвалось в груди, растеклось горько-сладким теплом по всему телу. Глубоко вздохнув, она расплакалась – впервые за долгое, долгое время.

– Ничего, доченька. Поплачь. Это хорошо, что ты плачешь. Иногда очень даже хорошо бывает – поплакать. И ты когда-нибудь тоже полюбишь, и ты поймешь…

– Нет! Нет, мам! Я никогда не стану любить! Зачем? Зачем, если все – так! Лучше вообще никогда не любить!

– Ты полюбишь, Дианочка. Обязательно полюбишь. Ты ведь по природе своей такая же, как я. Я знаю. Ты – такая.

– Какая, мам?

Продолжая всхлипывать, Диана подняла голову, уставилась матери в лицо. Елена провела тыльной стороной ладони по ее горячей щеке, улыбнулась, помолчала. Потом заговорила тихо:

– Ты знаешь, когда я в больнице лежала, мне один врач очень хорошую вещь объяснил. Знаешь, что он мне сказал? Что есть женщины, которые не любить просто не умеют. Вот не умеют, и все! Природа им такого состояния не дала – не любить. Из них жены получаются – одна на тысячу. И семьи они создают – одну на тысячу. Такие семьи, он сказал, никакой психологии не поддаются, все кризисы их стороной обходят. Потому что их женская любовь замещает.

– Да? А почему тогда у вас с отцом…

– Да потому, что такая семья хоть и самая счастливая, но и самая в то же время беззащитная. Пока другие в кризисах барахтаются, пока в один вплывают да из другого выплывают, эти живут себе и живут. И не видят опасности. Потому что, когда много счастья, его проживаешь как бы заранее, как год за два. Экономить-то не приходится! И бороться за него каждодневно, выплывая из очередного кризиса, не приходится…

– Ага. А потом, значит, появляется на горизонте злополучный длинноногий фактор, и все летит к чертовой матери?

– Ну да. Получается, так.

– Ну и глупо, что так! Нет, мам, я так не хочу. Хотя… Мам, если я тебе сейчас кое в чем признаюсь, ты… Ты не очень меня потом презирать будешь?

– Да совсем не буду.

– Слово даешь?

– Даю.

– Ну, в общем… Я тоже решила, что имею право быть этим самым длинноногим фактором. Мам, только я не из всякой там вредности-подлости! Я просто отомстить хотела…

– Господи, дочь… Не много ли в тебе мести умещается? Ты знаешь, какая это опасная штука – месть? Ее только допусти в себя, она все пространство внутри завоевать может, потом обратно себя и не отвоюешь. А ну, давай-ка рассказывай поподробнее, что ты там наворотила…

Диана и сама не ожидала, каким долгим и мучительным получится этот рассказ. И все равно не могла упустить ни одной подробности. Удивительно, как память эти подробности сохранила. Теперь выдает и выдает порциями, черт бы эту память побрал! И в то же время она чувствовала, что оставить в себе ни одной противной подробности, даже самой незначительной, она уже не может. Будто организм взбунтовался разом, поднялся под знамена памяти и начал героическую борьбу за свое самоосвобождение. Наверное, ему очень свобода нужна. Свобода ее, Дианиной, человеческой личности.

– Мам, давай уж я тогда до конца откровенной буду, ладно? – глубоко и легко вздохнув, решилась она еще на одно признание.

– Ну, давай… – испуганно уставилась на дочь Елена. – Давай, если я все это выдержу, конечно. Что-то многовато для одного раза, по-моему…

– Мам, я ведь тебе наврала относительно учебы. Нигде я не учусь. Я даже и на экзамены вступительные не ходила.

– Ох, господи… – вырвался из Елены неожиданный вздох облегчения. – Я уж подумала… Ну, да это – бог с ним. С учебой мы уж с тобой как-нибудь разберемся.

– Да, конечно, разберемся! Я здесь, в своем городе, поступать буду. Следующим летом. Я обязательно поступлю, мам. А туда я больше ни за что не вернусь. Что мне там делать?

– Ну да. Все, что смогла, ты уже сделала. Слава богу, не до конца.

– Мам, ты же обещала… Ты что, все-таки будешь меня презирать, да?

– Нет, не буду. Ты ж моя дочь! Знаешь, как говорят? Прежде чем протянуть палец осуждения в сторону ребенка, разверни его сначала в свою сторону…

– И что это значит?

– А то и значит, что ты ни в чем не виновата. Это значит, что все то же самое, за которое можно осудить, было и во мне. И месть, и ненависть… Было, только я их не чувствовала. Организм заглох на время, не дал почувствовать.

– А теперь?

– А теперь, дочь, все встало на круги своя.

– Это значит, ты отца все-таки любишь?

– Люблю, конечно. Я иначе не умею жить.

Они замолчали, сидели в темной комнате, обнявшись. Фильм по телевизору уже подходил к счастливому и до боли знакомому завершению – слесарь Гоша, запахнувшись в старое пальтецо, колотил почем зря таранькой по газетке, рассказывая благодарным зрителям про порушенные героиней устои семейной жизни. Сейчас, уже совсем скоро, он помчится спасать свою любимую женщину, войдет к ней, побритый и одетый в приличный костюм, чтобы услышать ее сто раз с экрана произнесенное и не перестающее трогать душу: «Боже, как долго я тебя ждала…»

– Мам… Давай спать ложиться. Поздно уже. Мне завтра вставать рано, – задумчиво произнесла Диана, глядя в счастливое и заплаканное лицо экранной героини.

– Зачем тебе рано вставать? Завтра же воскресенье.

– Да мне надо на утренний поезд успеть…

– Но ты же сказала, что не поедешь туда больше!

– Я быстро съезжу, мам. У меня там одно дело осталось несделанным.

– Какое дело?

– Да хорошее, хорошее дело, не волнуйся.

– Что ж, поезжай. Да, кстати, Дианочка! Я ж забыла тебе сказать – недавно Владик звонил. Ну, тот мальчик, с которым ты дружила, помнишь?

– Помню, конечно. Как не помнить… А что ему надо было?

– Да он про тебя все выспрашивал… Где ты, что ты…

– А зачем я ему понадобилась?

– Не знаю. Я ему твой номер телефона дала. И его телефон тоже куда-то записала… Только вспомнить бы, куда я ту бумажку сунула… Ах да, она в вазочке на холодильнике лежит!

– Зачем?! Не надо было! А… когда он звонил?

– Вчера. Он еще сказал, что хочет к тебе поехать. А вдруг он уже уехал, Дианочка? Ты бы позвонила ему сама…

– Ни за что!

Соскочив с дивана, она стремглав пересекла комнату, с шумом открыла дверь на балкон, дрожащими руками схватила пачку сигарет. Потом чертыхнулась тихонько – пустая, зараза! Глубоко вздохнув, она задержала в себе воздух, с силой помотала головой из стороны в сторону, выдохнула и замерла, глядя в темноту.