Даниэла Стил - Смятение

— Быть может, это покажется тебе наивным и глупым, — добавила Глэдис после небольшой паузы, во время которой она решала, есть ли у нее право говорить ему что-либо подобное тому, что она собиралась сказать, — но все это означает, что мне нужен человек, который готов ради меня пройти сквозь бури и штормы. Любые бури и штормы. Пол. Меня больше не устраивают люди, которые любят в полсердца. Мне не нужны люди, которым я заменяю кого-то, кого они потеряли. Лучше быть одной, чем с кем попало. Я не хочу быть запасной лошадью, на которую пересаживаются, когда фаворитка вдруг захромает. Я не хочу больше ни перед кем извиняться или вымаливать для себя хоть немножко любви… С меня хватит, Пол!

И он неожиданно понял, что Глэдис имеет в виду не только Дуга, но и его тоже. Ведь это он сказал, что не может любить ее, потому что любил и будет любить Селину. Это он оттолкнул ее, когда ему стало трудно. Он до сих пор считал, что по-другому поступить не мог, но вспоминать об этом ему было неприятно. Хорошо, что она не потеряла способности надеяться, подумал он. Другое дело, сумеет ли Глэдис найти свою мечту. Но она, по крайней мере, знала, чего хочет, и в этом смысле ей, конечно, было гораздо легче, чем ему.

— А ты? — внезапно спросила Глэдис. — Какая женщина нужна тебе? Расскажи мне, каков он, тот идеал, который ты ищешь?

Пол не ожидал этого вопроса, но не колебался ни секунды, прежде чем ответить.

— Я его уже нашел, Глэдис, — ответил он серьезно. — Седина — мой идеал.

Полу очень хотелось бы сказать, что женщина, которую он считает воплощением своей мечты, должна быть похожа на нее, на Глэдис, но он не смог. Ему многое в ней нравилось, но у Седины было перед Глэдис одно преимущество: она была мертва и, следовательно, не имела недостатков.

— Седина?! — ахнула Глэдис и надолго замолчала. Это слово ударило ее, словно кулак, оглушило, смяло и заставило снова отступить в глубь себя. И дело было не в том, что Пол это сказал, а в том, что он сказал это так определенно. Значит, подумала она в панике, это действительно… конец?

— Да, Седина, — подтвердил Пол. Он принял ее крик боли за вопрос и теперь добивал Глэдис безжалостно и методично. — Теперь, когда я оглядываюсь назад, — сказал он, — я начинаю понимать, что для меня она была самым подходящим человеком. Я был от нее действительно без ума, а когда обожаешь кого-то, то недостатков просто не замечаешь, не говоря уже о том" чтобы пытаться их исправлять.

— Возможно, но ведь это… — Глэдис не договорила.

«Я должна сказать ему! — решила она. — Пусть он знает, что я думаю. Быть может, это и есть то, что ему сейчас нужно!»

— Я всегда знала, — начала она, — что мне никогда не удастся сравняться с Сединой в твоих глазах, что я всегда останусь для тебя второй и что ты будешь постоянно сравнивать меня и ее, не в мою пользу, разумеется. Но была одна неделя — всего неделя, Пол! — когда я была совершенно уверена, что ты любишь не ее, а меня, любишь по-настоящему! Почему ты отступил?

Она-то знала ответ: когда Пол сказал, что не любит ее, это говорил не он, а его страх. Но Пол должен был понять это сам. Никакой логикой невозможно было переубедить его. Только сам.

— Я действительно любил тебя, — ответил Пол. — По крайней мере я думал… мне казалось, что я люблю тебя. Но меня хватило только на неделю. Потом я испугался… испугался того, что сказал Шон, испугался тебя, твоих детей, своих кошмаров и своих воспоминаний о Седине. Это трудно объяснить, Глэдис, но я думаю, ты поймешь. Я… так много перечувствовал за эту неделю, что в конце концов во мне снова проснулось ощущение огромной вины перед… перед ней. И с этим я уже ничего не смог поделать.

— Ну, с кошмарами, я думаю, ты бы справился, — спокойно заметила Глэдис. — Большинству людей это удается.

Но Пол отрицательно покачал головой. Неожиданно он вспомнил, почему он полюбил Глэдис. Она была такой нежной, такой внимательной, ласковой и такой очаровательной, что он просто не сумел устоять.

— Я никогда бы не смог справиться с воспоминаниями о Седине. Я знаю это.

— Ты просто не хочешь! — Это были жестокие и резкие слова, но Глэдис произнесла их очень мягко и с сочувствием.

— Возможно. — Пол отвел глаза, и Глэдис снова подумала о том, что, пока Седина была жива, она не казалась Полу такой уж идеальной. Только теперь, в воспоминаниях, она представала ему с ангельскими крылышками и подобием нимба вокруг головы. Реальная же Седина — Седина, с которой ему порой бывало тяжело, — отступила и практически исчезла в глубинах его памяти.

— Кстати, — заметила Глэдис, произвольно меняя тему, — я бы на твоем месте не позволяла Шону вмешиваться в твою жизнь. Извини, что я это тебе говорю, но… у него нет на это никакого права. В конце концов, у тебя своя жизнь, а у него — своя. Я его совсем не знаю, но мне почему-то кажется, что он вряд ли будет заботиться о тебе, утешать, успокаивать и держать тебя за руку, когда тебе будут сниться кошмары. Если судить по тому, что ты мне рассказал, он тебя просто ревнует. Будь его воля, он посадил бы тебя под замок и держал взаперти, чтобы ты не достался никому, кроме него. Ради бога. Пол, не позволяй ему поступать с тобой так.

— Я и сам об этом думал, — признался Пол. — Дети есть дети, они остаются эгоистами в любом возрасте. От родителей они ждут только одного: чтобы те давали им снова и снова, и так — без конца. Они требуют, чтобы родители всегда были рядом, и очень редко задумываются о том, насколько это удобно отцу или матери. Возможно, это их право, но, когда приходишь к ним за советом или хотя бы за… пониманием, они просто отказываются тебя выслушать. И это еще в лучшем случае. В худшем ты получаешь изрядную нахлобучку за то, что пытаешься поступать так, как тебе хочется. Взять, к примеру, Шона — когда он заявил мне, что я должен оставаться один до конца моих дней, он ни на секунду не усомнился в своей правоте. Но если — не дай бог, конечно, — его жена вдруг умрет, и я скажу Шону, что он должен хранить ей верность до конца его жизни, он решит, что я спятил, и, чего доброго, действительно упрячет меня в «желтый дом»!

В его словах было много правды, и они оба это понимали. Дети в любом возрасте редко бывали снисходительны и добры к тем, кто произвел их на свет и воспитал. И Шон явно не был исключением из этого достаточно всеобщего правила.

— Мне всегда казалось, что твой сын будет не в восторге, когда узнает о… о нас, — сказала Глэдис негромко. — И мне было интересно, как ты справишься с этой проблемой.

— Вот ты и узнала — как… Очень плохо, а вернее — никак. Впрочем, и с остальными проблемами я справился не лучше. У меня такое ощущение, что из всех возможных путей я всегда выбирал те, которые вели в никуда.