Вера Колочкова - Коварство, или Тайна дома с мезонином

Город счастливой молодости встретил ее совсем недоброжелательно, сереньким моросящим дождем, которого, казалось, и нет вовсе, однако лицо моментально стало влажным и тоже будто серым. Теплый сырой воздух аэропорта был по-городскому невкусным, отдавал асфальтом и суетливыми людскими буднями, все спешили куда-то с озабоченными лицами, с поднятыми домиком бровями, с тяжелой поклажей в руках, толкали друг друга нещадно…

В реденькой толпе встречающих Тина сразу разглядела Ольгу – она ей сама позвонила накануне, чтобы уточнить время прилета. Подхватив по-свойски Тину под руку и улыбнувшись почти по-родственному, повлекла бегом к машине, заботливо придерживая над головой зонтик.

– Спасибо, спасибо, Валентина Петровна, что вы приехали! Если только б знали, как вы вовремя… Завтра я, знаете, в командировку должна ехать, а на Никитку особо полагаться нельзя – вдруг бы не встретил? Вы ж его видели – совершенно несобранный мальчишка! Ну что, поедем сразу к нотариусу? Я уже договорилась, он нас примет… А у вас билет обратный уже есть? Может, сразу купить? На этом же самолете и обратно улетите…

– Погоди, Оля. У меня к тебе просьба одна есть…

– А! Ну конечно же! Чего это я! Конечно же, я взяла для вас несколько отцовских фотографий… Сейчас, сейчас…

Ольга принялась лихорадочно рыться в сумке, потом вытащила небольшой канцелярский конверт из жесткой серой бумаги, торопливо протянула его Тине:

– Вот, возьмите, пожалуйста… Еще ваша дочка просила, чтоб я на кладбище к отцу вас свозила. Хотите? У меня времени совсем в обрез, конечно, но после нотариуса можно и съездить. Правда, мы памятник еще не поставили, все как-то руки не доходят. Вернее, средства не позволяют. Но вот попозже обязательно, обязательно поставим. Хороший такой, из мрамора. Так я не поняла, хотите или нет?

Тина ничего ей не ответила. Рука ее, принявшая грубый канцелярский конверт, вдруг дрогнула отчаянно, будто сопротивлялась предстоящему путешествию в прошлое. У нее действительно не осталось ни одной фотографии Антона – Мисюсь, наверное, просто не догадалась тогда их положить в ту посылку с Тиниными вещами, что пришли четверть века назад на их белореченскую почту. Держа сейчас в руках этот конверт, она просто-напросто трусила туда заглянуть. А вдруг она не узнает Антона? Вдруг образ, хранящийся столько долгих лет в памяти, видоизменился каким-то образом и она увидит совсем чужого, незнакомого ей человека? А вдруг она просто придумывала все эти годы свою любовь? С самоотверженным максимализмом придумывала, как Леня сегодня выразился. Вот сейчас заглянет туда и поймет, что не было ничего…

Осторожно открыв конверт, она достала тоненькую пачечку фотографий, поднесла поближе к глазам первую, лежащую сверху. И сердце оборвалось – это был он… Именно он, ее Антон, взглянул на нее грустными и близорукими, такими добрыми, такими живыми и до боли знакомыми глазами. Все, все было в этих глазах для нее! И любовь, и тоска, и родство душ, и мягкая смешинка, и такая знакомая грусть… Чеховская грусть. Мудрая. Та самая, в которую она влюбилась так безоглядно тогда, в юности. Которую несла в себе долгие годы. Которая навсегда осталась, наверное, некоей основой ее внутренней жизни, хранительницей достоинства человеческого, не порушенного пошлостью да невежеством жизни внешней. Что ж, видно, судьба у нее такая. Любить и слышать Антона Павловича Чехова, любить и помнить Антона Павловича Званцева… А вот и другая фотография. Нет, таким она Антона уже не знала… Очень похудевшим, со стекшими будто вниз щеками, седым совсем. А глаза все равно те же! Глаза все равно улыбаются мудро и грустно. Прямо в душу смотрят, словно спрашивают ее: что ж ты, колокольчик мой Тин-Тин, не простила меня тогда?..

– Это папа к юбилею своему фотографировался. К семидесятилетию. Я помню. Мне тогда уже двадцать лет было… – тихо прокомментировала Ольга, заглядывая через Тинину руку на фотографию. – А мама тогда еще совсем, совсем молодая была. Конечно, нехорошо об этом спрашивать, Валентина Петровна, но что у вас тогда произошло все-таки? Вы же с мамой родные сестры… Мама у вас мужа увела, да? Отца нашего? Расскажите, Валентина Петровна!

– Ну что значит – увела… Нет, не увела, Оленька. Не то это слово. Тут одним словом всего и не объяснишь, пожалуй. Да и вообще – не хочется мне об этом говорить. Извини, – тихо и твердо произнесла Тина, убирая фотографии обратно в конверт. – Оленька, ты вот что… Ты отвези-ка меня сначала к Мисюсь…

– К кому? – удивленно вытаращила на нее глаза Ольга. – К кому вас отвезти, Валентина Петровна? Не поняла, извините…

– К Мисюсь. К маме твоей.

– Хм… А почему вы ее так странно назвали – Мисюсь? Это ведь что-то чеховское, да? Как же рассказ называется, я забыла? Нам с Никиткой отец все время его в детстве читал…

– «Дом с мезонином».

– А! Точно! Так вот откуда взялось это имя… От нашего дома, значит…

– Нет. Не от дома. Дом как раз тут ни при чем. Это я так маму твою с самого детства называла. Мы все ее так называли. И в памяти она осталась именно Мисюсь, а не Машей. А что, папа твой разве не звал ее так никогда?

– Нет. Впервые слышу. Нет, он и правда маму так никогда не называл! У них, знаете, вообще всегда были очень странные отношения. Натянутые будто. Мы жили все в одном доме, одной большой семьей, а будто и не жили. Все как-то сами по себе, знаете… И еще помню из детства – мама плакала все время. А отец из своей библиотеки не выходил практически. Там и умер…

– Да. Так бывает, Оленька. Людская близость – штука очень капризная. Ее в рамки одного дома, одного семейства загнать нельзя. Можно годами не видеть человека, а все равно он для тебя самым близким остается.

– Это вы про себя сейчас сказали, Валентина Петровна? Про себя и про отца?

– Неважно, Оля. Так что, отвезешь меня к Мисюсь?

– Хм… Странно как… Наша мама – и вдруг Мисюсь! Звучит даже нелепо. Всю жизнь она была Марией… Марией Петровной Артемовой… Она даже Званцевой не стала, так и прожила с отцом в гражданских женах. Теперь вот проблемы с наследством этим…

– Что ж, сочувствую. Хотя я бы против развода возражать не стала. Зря она ко мне не обратилась.

– Зря, конечно! И я о том же! Но ничего. Мы ведь с вами уже все решили, правда? Сейчас поедем к нотариусу, и вы все официально оформите…

– Сначала к Мисюсь, Оля. Она дома?

– Погодите, я не поняла… А зачем вы к ней хотите ехать?

– Да ни за чем. Просто так. Повидать.

– А к нотариусу?

– А потом к нотариусу.

– А что, наоборот нельзя?

– Нет, Оля. Нельзя, – сама удивляясь своей невесть откуда взявшейся настойчивости, твердо проговорила Тина. – Сначала поедем к Мисюсь.