Елена Чалова - Пустите меня в Рим

– А теперь попрошу освободить площадку, Марианна ждет гостя! – как икота мгновенно прошла и весь мой организм замер в полной неподвижности. Марианна была в черном длинном блестящем платье, на светлых волосах – черный котелок. В руках она держала розу – красную и на длинном стебле. Девушка направилась прямиком к Диму под радостный вопль диджея:

– Приветствуем Дмитрия!

Стриптизерша ухватила моего жениха за руку, и он, как барашек за пастухом, пошел за ней на середину зала. Она протянула ему розу, а затем подняла руки – и зазвучал медленный танец. Дим розу принял и растерянно замер – куда ее деть? Потом вдруг взял цветок в зубы и обнял девушку. Несколько па вальса – и она ловко стянула с него майку. Потом повернулась спиной, и он послушно расстегнул «молнию» на платье. Платье падало медленно-медленно, миллиметр за миллиметром обнажая ровную, гладкую кожу. Все замерли. Смуглая кожа Дима красиво контрастировала с белым телом девушки, и смотрелись они удивительно эротично. И вот танцовщица стоит, скрестив руки на груди, и выжидательно смотрит на Дима. Тот покачал головой. Тогда она развела руки – народ радостно заверещал, – соски были закрыты золотыми кружочками, и с них свисали красные шелковые кисточки. Еще из одежды имелись маленькие черные трусики, завязанные бантиками на боках. Зрители радостно зашумели. Дим усмехнулся и развел руки в стороны. Девушка опустилась перед ним на колени и медленно принялась расстегивать ремень на джинсах. Народ затаил дыхание, музыка стала тише. Дим смотрел сверху вниз и улыбался, на мой взгляд, несколько напряженно. Пальчики Марианны взялись за «молнию». Диджей имитировал на чем-то звук открывающейся застежки «молнии», и толпа радостно засвистела. В следующий миг стриптизерша дернула джинсы вниз. Поскольку ноги Дима стояли довольно широко, вниз штаны не упали, но до колен она их стянула. Быстрота реакции моего суженого лишила зрителей эффектного зрелища – он молниеносно сдернул с головы девушки черный котелок и прикрыл им самое интересное. Зал вопил и аплодировал. Дим скромно склонил голову и, придерживая котелок, поманил отскочившую было девушку. Она послушно сделала к нему пару шагов, и он ткнул пальцем в ее трусики. Марианна повернулась боком, и Дим потянул за одну из веревочек. Вторую она развязала сама и завертелась на сцене, размахивая черным лоскутком, как флагом. Зал ликовал так, словно только что случилось нечто сильно знаменательное.

Лично мне было очень интересно: каким образом этот плейбой чертов станет надевать штаны? Со шляпой в руках это весьма затруднительно. Я предвкушала момент смущения и дискомфорта, заранее злорадствуя – так ему и надо! А он, он просто отпустил руки, и шляпа осталась висеть! Она висела на месте, ну, то есть на его члене, как на вешалке, и, соответственно, прикрывала его! Зал словно сошел с ума: мужики орали что-то поощрительное, женщины визжали в полном экстазе. Дим медленно натянул джинсы и уже тогда повернулся спиной к залу и, отбросив шляпу, застегнул «молнию».

Что бы вы себе думали? Они устроили ему овацию! Когда Дим повернулся, на лице его играла уже вполне уверенная и искренняя улыбка. Более того, он сунул руку в карман джинсов и вытащил оттуда купюру. Видно было плохо, но мне показалось, что это доллары. Задумчиво оглядел девушку – наверное, вспомнил, что в кино в стрип-барах деньги засовывают за резиночки трусиков или в лифчик танцовщице. Тут засунуть было реально не за что, так что Дим поднял шляпу, положил туда купюру и с полупоклоном отдал ее стриптизерше. Марианна чмокнула его в щечку и убежала. Дим подобрал майку и пошел к столику, провожаемый аплодисментами и приветственными криками присутствующих.

Мы с подругой выбрались из бара, и я прямиком порулила в туалет. Там сняла парик и, несмотря на Светкины возражения, намылила руки, лицо и осталась совершенно без макияжа.

Подруга наблюдала за мной с опаской:

– Реветь будешь?

Я покачала головой. Чего реветь-то? Было бы лучше, если бы он зажался, струсил и сбежал, как тот смазливый блондин? Да ничего подобного! И вообще, затея-то была его приятелей. Наверное, он даже не знал, что его ждет. И получилось даже не очень пошло и почти красиво. Так что реветь я не буду. Но внутри все равно жила какая-то злость, не дававшая мне покоя. Распрощавшись со Светкой и доехав до дома, я глянула на себя в зеркало и поняла, что именно чувствую. Ревность – только она заставляет так прищуривать глаза, натягивает кожу на скулах и делает губы тоньше.

Я удивилась: вот глупость-то – ревновать к танцовщице, которая раздевается перед сотней человек. Это не угроза, это так... и, к моему облегчению, наконец, разревелась. Мысленно обозвала мужа всеми нехорошими словами, какие вспомнила, потом погордилась им немножко – такой он был красивый там, на сцене, с розой в зубах.

День своей свадьбы я не забуду никогда. И не потому, что нам удалось придумать нечто необычное и сногсшибательное. Мы с Димом сошлись на том, что надо этим традиционным актом прежде всего удовлетворить родителей, а мы... для нас главное – что мы вместе. К тому же ни он, ни я экстрима, что бы я там ни выдумывала, не любим. Так вот, день этот стал незабываемым, потому что он был долгим. Наверное, самый долгий день моей жизни. И часов с одиннадцати утра я страстно мечтала о том, чтобы день этот наконец кончился.

Мама приехала за три дня до свадьбы и поселилась со мной в квартире Дима. Будущий муж проявил такт и временно съехал к своей мамочке. В первый же вечер по приезде мама принялась допрашивать меня сурово: правда ли я люблю моего программера, или мне просто в Москву захотелось?

Я клялась и божилась и наконец спросила ее, неужели она не видит, какой Дим замечательный. Мама взглянула на нашу фотографию, где мы вдвоем сидели на краю римского фонтана и улыбались в объектив. Снимал нас какой-то дедок, и этот приветливый, но бестолковый итальянский божий одуванчик непостижимым образом умудрился на цифровом аппарате смазать фон. Я сперва хотела фото удалить, но, присмотревшись, распечатала и поставила на полку. На фото были только мы вдвоем с Димом, а все остальное – как хаос мироздания, просто калейдоскоп цветных пятен.

Так вот, некоторое время мама пристально разглядывала снимок, словно на нем должен был проступить список замечательных качеств моего будущего мужа, потом кивнула и как-то невнятно пробормотала, что Андрюша уж очень убивается. Я только передернула плечами. Андрюша был делом прошлым и мной уже позабытым. Честно сказать, еще до отъезда в Рим отношения между нами порядком охладели, причем по моей инициативе. Я поняла, что не смогу выйти за него замуж. Могу объяснить почему. Знаю, что это глупо и никто меня не понял бы, пальцем у виска даже мама покрутила бы. Но причиной моего отвращения к человеку, с которым мы женихались чуть не с детского сада, стал хомячок.