Татьяна Бокова - Я влюбилась в четверг. ПрЫнцы без сердца…

Неужели все хорошо? Все на своих местах, и все то же?

Стараясь не поднимать шума, ничем не обнаружить свое присутствие, медленно, взвешивая каждый шаг, я продвигалась в Пашкину комнату. У самой двери встретилась взглядом со старым бабушкиным зеркалом: «Привет, все не спишь?»

Бедные зеркала, они никогда не спят, как верные сторожа, видят всех, кто проходит мимо, и отражают все, что попадается на глаза. Вот и меня не пропустило в темноте… Хоть тенью, очертанием, размытым, нечетким, но высветило. Не разобрать, что к чему, где лоб, где щеки, где морщинки, где прыщик, только глаза сверкают, блестят в темноте, как у кошки. А может, и правильно это? Может быть, отразило зеркало глаза – зеркало души, и не важно все остальное?

Я подошла к постели сына, осторожно дотронулась губами до его лобика и тут же задохнулась от счастья видеть, трогать, чувствовать его, быть рядом, неслышно, незримо, ничего не требуя взамен. Эта одиннадцатилетняя дылда под метр семьдесят, с перебинтованной рукой, плечом, огромными ссадинами по всему животу и разодранными коленками, шишками на голове, огромной царапиной через все лицо, побитая, потрепанная, но она была жива! И по-прежнему пахла свежестью, чистотой и теплым молочком, как младенец. Я даже отпрянула, испугавшись, что не смогу усмирить свою переполненную чувствами грудь, и вздохну слишком громко, и разбужу сына ненароком.

– Ма, это ты? Наконец-то… – не просыпаясь, пробурчал Пашенька и застонал. Почувствовал все-таки, бедненький…

Господи! Всю жизнь можно отдать за эти слова, произнесенные ребенком в полудреме. Пусть он едва умещается на своей старенькой софе и уже считает себя взрослым и умудренным жизненным опытом человечищем, пусть он заслуживает хорошей трепки за то, что заставляет за него так волноваться, но! Какой гордостью переполняется сердце, как счастливо оно бьется в такт его бурчанию «Ма, это ты? Наконец-то…»: «Значит, ждал, значит, любит… Слышите, я – мама, а это – моя кровинушка!..»

За последний месяц в моей жизни, кажется, не произошло ничего, о чем можно было бы написать: я не была на «Поле чудес», не избиралась депутатом и не получила Нобелевскую премию по литературе, я не вышла замуж, не придумала вечный двигатель и не нашла на улице волшебную палочку. Я всего лишь неудачно съездила в отпуск, рассталась с одним мужчиной, ненадолго встретилась с другим, познакомилась с третьим, стукнулась лбом, выполнила несколько поручений, кому-то в чем-то помогла, с кем-то поругалась. Ну, сумку у меня украли. Что еще? Да ничего. Обычная жизнь обычного человека со своими радостями и неприятностями. Такая же, как и у всех…

Так почему же я вижу все, словно в первый раз, словно только что прилетела из длительной экспедиции на другую планету? Почему озираясь вхожу в свой дом, с удивлением разглядываю половицы под ногами? Почему я так явственно ощущаю, как криво висит картина на стене и что надо наконец разобраться на полках в коридоре? Почему с новой силой люблю эту старую люстру под низким потолком и порог, об который столько раз спотыкалась? Что изменилось вокруг? Ничего. Все по-прежнему, по-старому, основательно, неизменно, и слава Богу, что так… Царапины зацелуем, шишки загладим, замажем ушибы, зальем зеленкой ссадины… Все пройдет, все будет хорошо, мы просто не позволим, чтобы было иначе!

Но я смотрю на всю свою жизнь как будто со стороны, значит, что-то изменилось внутри меня…

Я стояла около кровати сына и всемерно ощущала свою причастность к этой новой, растущей жизни и любила ее безоговорочно, ненасытно, как все матери на Земле. Мы даем нашим детям жизнь. Мы растим их. Мы делаем для них все, что в наших силах. В эту минуту я поняла, чем же мне жить дальше. Семьей. Сыном. Родителями. Остальное… Оно и есть остальное, и не так уж важно скорее всего…

Зато важно, что я задумалась обо всем этом и поняла, что не буду сейчас будить сына, как бы ни хотелось его обнять и расцеловать. Я буду стоять и молчать, всячески усмиряя свои чувства. Пусть сын спит и набирается сил. А еще я не буду больше уезжать так далеко, я буду ходить вокруг кругами, буду ангелом за его спиной, буду лишь незаметно расправлять юные крылышки перед каждым его очередным пробным полетом во взрослую жизнь.

И сынишка, словно поверил моим мыслям (или я действительно превратилась в бестелесного ангела в тот момент?), задышал ровнее, тише, расслабляясь, успокаиваясь, как будто я дала ему надежную защиту от боли и темноты, от болезни и страха, словно пришло наконец его долгожданное спасение, и теперь уж точно «Все будет хорошо».

«Все будет, милый. Я сделаю все, чтобы было…» – прошептала я, и новая буря чувств зародилась где-то под сердцем и волнами промчалась по всему телу, сметая на своем пути все переживания, все сомнения, до единого, до последнего. Ничего нет на целом свете, что могло бы сравниться с мгновениями, проведенными у кроватки спящего больного ребенка. Когда стоишь, склонившись над собственным дитем, и прислушиваешься к живому дыханию самого родного на Земле существа, которое ты привел в эту жизнь как продолжение собственной, именно тогда, в эти незаметные минуты, в родительской душе наступает самый великий момент – момент истины.

И ты готов держать ответ за каждый свой поступок перед всей Вселенной и перед самим собой… И не важно, сколько тебе лет и сколько лет твоему ребенку, так было, есть и будет, отныне и вовеки, с тобой и другими, потому что настоящие чувства существуют вне времени и пространства, а у родительской любви нет возраста и срока давности…

Как здорово, что этот момент наступил для меня. Спасибо тебе, едва различимое в темноте родное личико, такое знакомое – до боли в груди, до дрожи в коленках: обцелованное тысячи раз, исследованное до последней крохотной волосинки над верхней губой, изученное до самой малюсенькой родинки на плюшевой щечке! Ты напомнил мне, ради чего стоит жить…

Рядом с постелью сына, сидя в кресле, спала моя мама. Любимая, родная. Как крепко уснула, устала, намаялась за день, бедная. Наверное, и отец, в комнате наверху, прикорнул, не дождавшись?.. Я аккуратно прикрыла мамины ноги пледом, тихонько вышла из комнаты, поднялась наверх и выключила действительно дремавшему под телевизор папе его «говорящую ночную лампу». Вот и хорошо. Спите, мои любимые.

Спи, мое родное сонное царство. Я вернулась, я дома. Я рядом. Все уже хорошо. Все просто здорово. Счастье-то какое, что вы здесь… Рядом…

Я плотно закрыла за собой дверь в свою комнату и наконец вздохнула, расслабившись. Вот мой письменный стол, мои книги. Пашкин детский рисунок на стене – огромная разноцветная радуга: семь цветов, из которых рождается вся безграничная палитра оттенков и красот огромного мира вокруг… Мое пианино в углу, около окна.