Луиза Леонтиадес - Обмен мужьями Правдивая история нестандартной любви

Жиль, дорогой,

После определённых поисков себя, я пришла к решению, которое было правильным с самого начала. И сердце и голова говорили мне, что надо отпустить тебя. Я не хочу быть связанной с Еленой полиаморными отношениями любого рода. Я бы никогда не выбрала её для отношений сама и не хочу её участия в моём браке. Хотя мы оба имеем выбор, это наш брак, с которым она оказалась связана, а отношения со-жён это гораздо больше, чем дружба. Если я связана с тобой, я связана с ней — так уж получается. Но я не могу иметь отношения к тому, какой она видит семью.

Я надеюсь, что мы с тобой когда-нибудь в будущем сможем быть друзьями… но я больше не буду предавать моё будущее. Я надеюсь, что вы в своей новой тройке будете счастливы. Но, возможно, твоя биология делает то, что отрицает твой разум. Ваши с ней отношения гораздо более сбалансированы, чем твои со мной и, возможно, твоё сердце говорит тебе, что в перспективе твоё будущее будет счастливее с нею. Я желаю тебе счастья и удачи. И более всего — любви.

Л.

В течение двух недель моё раненое сердце купалось в алкоголе и сочувствии, а мой мозг стимулировался интеллектуальной компанией. Я так отчаянно нуждалась в прикосновении и тепле, что упала в бассейн очарования с ангелом под прикрытием. Чудесным мужчиной. Не было никакой боли. Это было похоже на плаванье в героине. В блаженном коконе новой любви я отпустила своё прошлое со всей его болью и радостью. Я больше не хотела ничего связанного с ним. И думала остаться. Я была довольна. Никаких кольцевых писем, никакого давления, занимания тех или иных сторон и никаких контактов, способных нарушить моё спокойствие.

Но вселенная устроена очень странным образом. Десятью днями позже, в два часа дня, моё прошлое явилось ко мне посредством сотовой сети. Это был Мортен:

— Я развожусь с Еленой. Ты вернёшься ко мне?

Одним из главных обоснований полиамории является возможность избежать проклятия последовательной моногамии. В далёкой-далёкой земле мы с Жилем столкнулись с разделением и разводом. Полиамория в том виде, как её определяли мы, была отличным способом удовлетворять наши желания с другими людьми, поддерживая в то же время наши прекрасные отношения. Построение и объединение нескольких отношений казалось идеалом, особенно когда многие из них могут быть просто расширенными версиями дружбы. Но мы не учли способность отношений формировать и изменять нас. Ни один из нас не учёл влияния новых отношений на наши личности, мы сбросили со счетов то, что наши старые отношения будут отброшены, потому, что флюоресцентно-розовый свет от новых чётко высветит все их неправильности и неудачи. И вместо того, чтоб работать над ними, было гораздо проще нежиться в комфорте, перебирая рахат-лукум и прочие сладости медового месяца.

Мейнстримное общество может понять полиаморию применительно к бисексуальности. В конце концов, должны ли вы запрещать себе любить, если для вас одинаково притягательны оба гендера? Это кажется нечестным. Но людей с разными гендерами трудно сравнивать. Очевидно, что у них разные роли. (Чушь, весь абзац — переводчик.)

Но в нашей гетеросексуальной четвёрке полиамория приводила к сравнению и осуждению слишком многими разными способами. Две женщины, в сходных ролях. Но два совершенно различных характера. Елена и я это как мел и сыр. Я была пассивна. Она была активна. Я верила в трудовую этику и страдала от неё. Она верила в творчество и самовыражения, но была безработна. Я верила в принятие, даже для неприемлемого поведения. Она не хотела и не могла принять ничего, кроме самого лучшего. Я была поражена тем, что несмотря на все наши попытки избежать такого исхода, обе пары пришли именно к нему. Развод.

— Ты слышала меня? Ты тут? Ради Бога, скажи что-нибудь!

Я сказала единственное, что смогла придумать, чтобы потянуть время.

— Последние десять дней я была с кем-то другим, кем-то чудесным.

Но это не сработало.

— Ну и что? Мы полиаморны. Ты вернёшься ко мне?

— Да, — ответила я.

— Всё будет хорошо, я обещаю. Я люблю тебя. Мы увидимся завтра, мне просто надо было услышать твой голос.

Возможно ли, что после шестнадцати лет Мортен покидает своего партнёра и родственную душу для того, чтоб быть со мной? Мы были вместе двадцать четыре месяца, но всё таки никогда не были просто вдвоём, как основные партнёры. Но на следующий день он встретил меня в аэропорту. Только он. И только я.

— Привет, — сказала я.

— Привет, как ты?

— М… честно говоря, несколько потрясена. Ты в порядке?

Я прикоснулась к его лицу. Оно было привычным и в то же время незнакомым. Мой незнакомец. Мужчина, с которым я только что решила строить будущее. Он посмотрел на меня сверху вниз выцветшими и усталыми глазами и сказал:

— Я всего понемногу: очень счастлив, очень печален.

— Можешь рассказать мне всё с начала? Пожалуйста.

— Ты имеешь в виду, что произошло за эту неделю и в моей голове?

— Да… как, почему и всё такое.

И когда мы уселись с дымящимися каппучино в зоне прилёта аэропорта Гатвик, он начал:

«Для начала, мы с тобой по прежнему были вместе, хотя и понимали, что ничего не выходит. Мне не казалось, что мы по настоящему расстались за тем кофе. Я по настоящему упёрся в это. В то, что я теряю тебя. В то же время, у меня были серьёзные сомнения по поводу того, что мы с Еленой сможем восстановить свой брак настолько, чтоб быть счастливыми.

Сначала я начал впадать в панику потому, что не мог ни с кем поговорить, и казалось, что моя голова вот вот взорвётся. Мы собирались продлевать аренду нашей квартиры ещё на год, но мне постоянно виделся перекрёсток: Елена (почему-то всегда справа) и ты (слева). И я начал понимать, что иду неправильным путём… что было для меня большим шагом. Ты знаешь, как я был верен, так что разрыв шестнадцатилетних отношений был для меня не семечками.»

От его последней фразы я почти улыбнулась. Разрыв отношений любой продолжительности — не семечки. А для шестнадцати лет это даже не кокосы. Это орехи, размером со скалу.

«В результате я начал разговаривать с Еленой, что, конечно, было ужасно, но в то же время я почувствовал себя лучше, так как давление в моей голове несколько ослабело. Потом я говорил с Жилем и снова с Еленой. Потом, вчера днём мы ходили на терапию, потом в бар и домой. Все эти разговоры сделали меня сильнее. В то же время, я твёрдо понимал чего хочу и одним хорошим подтверждением этому оказалось то, как я видел Елену плачущей и говорящей ужасные вещи, при том, что я чувствовал вину, но не мог помочь.

Я честно прорыдал свою долю общего плача, но это не изменило моего мнения. Ни насколько. Я рыдал у терапевта, в баре и дома, также как и она. Но у меня не было сомнений в том, что я покину квартиру, как только придёт Жиль, и я позвонил тебе.»