Ирина Лазарева - Фасад страстей

«Пойти на балкон покурить, что ли? — подумала она. — А вдруг там Стас? Или учует дым и выскочит. Нет, это уже будет перебор».

Курить, как назло, захотелось нестерпимо. Она накинула халат и приоткрыла дверь в коридор. Ни звука. Стараясь ступать неслышно, Эля спустилась на первый этаж. Дверь на веранду была открыта, но веранда была пуста, на деревянной балке горел тусклый фонарик. В саду пел сверчок, чудная ночь дышала таинственной тишиной, в небе слезилась хрустальным светом громадная луна.

Эля прокралась к столу, оттащила стул и села у перил, чтобы сбрасывать пепел в кусты — хорошо, что Альфредо не видел вопиющего нарушения порядка. Мог бы хоть одну пепельницу оставить, педант нечастный, все убрал!

Вдруг окна гостиной ярко вспыхнули и осветили Элю с головы до ног.

От неожиданности она выронила сигарету и съежилась на стуле как на допросе под лампой следователя.

Из гостиной донеслась музыка — громкость была минимальной, но Эля узнала певцов и мелодию: Монтсеррат Кабалье и Фредди Меркьюри исполняли композицию «Барселона».

Эля заглянула в дверь. Станислав сидел за журнальным столом, разложив папки, и перебирал какие-то документы.

— Что тебе вздумалось работать ночью? — спросила Эля.

Он поднял голову и улыбнулся:

— А тебе почему не спится? Иди сюда, выпьем хорошего коньячку. Послушай музыку, расслабься, глядишь, сон обратно прибежит. — Эля опустилась в кожаное кресло. Станислав достал из минибара бутылку хеннеси и два коньячных бокала. — Всегда перед отъездом слушаю этот дуэт, обожаю голос Кабалье. Здесь, на ее родине, он воспринимается по-особому.

Он заговорил о том, что не успел показать гостям Жирону, музей Дали, готическую Барселону. Эля посетовала: не успела побывать в парке Гуэль. Перспективы снова приехать в Испанию у нее не было. Она постеснялась признаться, что ее поездку полностью оплатил брат. Надежды на то, что щедрость Коли способна простираться еще дальше, у нее не было, кроме того, сам Коля внушал серьезные опасения своим странным поведением.

Станислав сидел, поворачивая бокал в пальцах, и задумчиво разглядывал Элю.

— Что-то я в толк не возьму, почему такая привлекательная и умная женщина осталась одна. Тебе надо выйти замуж.

— Блестящая аналитическая выкладка! Долго думал?

— Нет, я по большей части был занят собственными переживаниями. Что поделаешь, все мы мужики эгоцентристы. Но изредка даже я в состоянии взглянуть дальше собственного носа, и то, что я в данный момент вижу, совершенно возмутительно и неправильно.

— Как же это исправить? Есть предложения?

— Элечка, ты плохо меня знаешь. Если я возьмусь за что-то, то сделаю обязательно.

— Убеждаюсь по некоторым наблюдениям. Что же ты намерен предпринять?

— Введу тебя в круг стоящих мужчин, а там посмотрим. Как аргумент, отмечу тот факт, что со мной многие не прочь породниться.

Эльвира подняла брови:

— Мы с тобой уже родственники?

— Обижаешь. Это не подлежит обсуждению.

— Что ж, бог в помощь. Я буду только счастлива.

— Что касается Барселоны, — продолжал Станислав с видом человека, уладившего незначительный текущий вопрос, — обещаю восполнить все экскурсии в самом скором времени. Нельзя, скажем, пробежаться по парку Гуэль, надо гулять в нем целый день, посетить дом-музей Гауди, проникнуться…

— Стас, — прервала Эля, — допустим, тебе удастся жениться на Владе, в чем я пока сомневаюсь, как ты представляешь свои отношения с Колей? Он ведь тоже станет твоим родственником.

Станислава этот вопрос заметно покоробил. Он поставил бокал на стол и принялся хлопать себя по карманам в поисках сигарет.

— Возьми мои, — протянула пачку Эля.

— Спасибо, я привык к своим…куда я их заныкал? Тьфу, бесовское зелье! — раздражился он.

— Вот же они, рядом с тобой на диване. Так я о Коле, — проигнорировала Эля его неприязненную реакцию, — сейчас он в тяжелом состоянии, и в этом виноват ты.

— В этом виноват он сам! — жестко отрезал Станислав. — Зачем ты завела о нем разговор? Хочешь меня разжалобить?

— Для начала не лезь на стенку, раз завела, значит, не просто так.

— Да хоть как! Я и без того переступил через себя ради Влады, сделал больше, чем позволяет мне выдержка.

— Выдержка, однако, позволила тебе целый год ломать перед Колей комедию и разыгрывать наивного добрячка.

— Я использовал его, цель тебе известна, а его чувства меня не занимали. Мне и сейчас безразличны его духовные искания! — Станислав повысил голос. — Избавь меня от необходимости объяснять очевидное. Я не принадлежу к числу всепрощающих юродивых, счастье ваше, что я оставил его в живых!

— А элементарное милосердие тебе незнакомо? Ведь человек мучается, хочет как-то искупить свою вину, но не знает как. Ты мог бы ему помочь.

— Искупить вину?! — Станислав винтился в Элю бешеными глазами. — Даже если он показательно удавится, погибших по его вине не оживить. Я тесно общался с ним последнее время, он жил как все, вкушал все прелести жизни — развлекался, жрал, спал с молодой женой, ездил на курорты. И каждый раз, когда я видел его сытую, пышущую здоровьем физиономию, мне хотелось его убить, лишь мысль о Владе удерживала меня.

Станислав воспламенился — глаза сверкали, кулаки сжаты, лицо чужое, — облик человека, непробиваемого в своей правоте, а при малейшем накале ситуации — агрессивного.

— Да-а, — покачала головой Эля. — Теперь я понимаю, почему Влада отказывается связываться с тобой, почему откровенно тебя боится. Ты до сих пор не обрел покоя в душе, ты все еще воюешь, нет в тебе мира, и потому ваш брак с Владой обречен на провал. Ты навлечешь несчастья на нашу семью.

— Это она тебе сказала? — встревожился он.

— Да, — убедительно подтвердила Эля.

— Но это какая-то нелепость! Вы обе искусственно делаете из меня злодея, зная, что мне нет жизни без нее. В чем тогда проявляется ваше милосердие? Ты могла бы как старшая сестра повлиять на Владу, сказать пару слов в мою защиту.

— Стас, я тебе симпатизирую, но союзником стать не смогу. У нас своя семья, дурная или хорошая, но родная. Ты энергичный, волевой человек, но твоя энергия может оказаться для нас разрушительной… Извини, я пойду лягу.

— Постой, Эля. — Станислав забежал вперед и встал перед ней. Теперь он выглядел расстроенным. — Хорошо, начнем сначала. Я готов работать над собой. Как я должен себя вести, подскажи? Простить твоего брата я не могу — это абсурд, меня возмущает, что ты допускаешь такую возможность. Побыть бы тебе в моей шкуре…Сейчас модно разыгрывать терпимость, иметь широкие взгляды, но до каких границ распространяется терпимость? Ты можешь представить меня блаженным простачком?