Кевин Милн - Финальный аккорд

Глава 2

Я догадался, как только они зашли в трамвай и сели позади меня, что одна из них, та, чьи волосы не были заплетены в косы, – американская туристка. Ее выдавали полинявшая футболка Калифорнийского университета и бермуды[1]. Ну, и то, что она всем незнакомцам, и мне в том числе, которые случайно встречались с ней взглядом, дружелюбно говорила: «Эй, там» или «привет». Ее подругу было сложнее разгадать, но ее поведение заставило меня подумать, что она или немка, или австрийка. Обеим девушкам было двадцать с небольшим, и ни одну нельзя было назвать непривлекательной. Я не собирался подслушивать, о чем они говорят, но они сидели прямо позади меня, так что это было трудно сделать. Американские туристы всегда самые громкие люди в толпе, так что мне повезло услышать кое-что.

– Куда теперь? – спросила американка, но не дала шанса подруге ответить. – О, черт возьми! Посмотри на это здание! Ему, должно быть, лет триста!

– Наверное, больше, – ровным голосом ответила другая девушка. Ее английский был безупречен, без малейшего намека на акцент. – Большинству из них больше. Помни, мы все еще не в Калифорнии. И не слишком восхищайся, это просто жилой дом.

В течение следующих нескольких остановок я слышал, как туристка задавала вопросы по поводу каждой увиденной ею мелочи, в то время как ее подруга изо всех сил старалась воодушевленно отвечать. Время от времени я менял положение в кресле, чтобы украдкой взглянуть на одетую в университетскую футболку девушку и чтобы это не было слишком заметно. По крайней мере, два раза она поймала меня, когда я смотрел на нее. Я сделал вид, что не заметил, когда она улыбнулась. За три остановки до моей квартиры американка издала восхищенный визг, который поразил меня.

– О-о-о-о! Это там! Мы должны остановиться и посмотреть!

– Мы не будем выходить из Strassenbahn[2] ради этого. Это просто печь для сжигания мусора. И она воняет.

– Это не просто печь для сжигания мусора. Ее дизайн был разработан Фриденсрайхом Хундертвассером. Это легендарная вещь! Совершенный симбиоз искусства, производства, красоты и функционала. Меня не волнует, как она пахнет. Мы должны выйти здесь.

Даже не глядя, я знал, какое здание она имела в виду. Я проезжал мимо него каждый день, и каждый день удивлялся, что кто-то потратил время и деньги на то, чтобы обычная вещь, такая как завод для сжигания мусора, выглядела так вдохновляюще. Его высокая, выложенная мозаичной плиткой труба со всех сторон окружена несколькими крупными выступами. На самой трубе есть луковообразная выпуклость, напоминающая четырехъярусное золотое яйцо. Линия крыши завода утыкана странно расположенными пиками и углами, каждый из которых увенчан набалдашником размером с маленький автомобиль, и все они блестят на солнце. Наружные стены расписаны в произвольном порядке разными формами и цветами: к примеру, черными и белыми шашечками, красными квадратами и желтыми амебами, в то время как на верхушку всей конструкции надета, если только можно это так сказать, огромная полосатая красно-синяя «кепка» с закругленными краями, которая могла бы прикрыть, по меньшей мере, пятьдесят голов.

– Ich bin aber mude, – проскулила подруга себе под нос.

– Что ты сказала?

– Nichts. Забудь. Если ты действительно хочешь выйти, отлично. Мы выйдем. – Молчание длилось минуту, и тут я почувствовал, как меня тронули за плечо.

– Прошу прощения, – сказала американка. – Сэр, вы говорите по-английски? – Я обернулся и посмотрел на нее, на этот раз прятаться необходимости не было. У нее были красивые светло-каштановые волосы, проницательные глаза и приятная улыбка. Я кивнул.

– Хорошо. Вы слышали, что сказала моя подруга секунду назад на немецком?

Я снова кивнул.

– Могли бы перевести?

Я неуклюже улыбнулся и откашлялся.

– Мой немецкий не самый лучший, но я уверен, что она сказала, что она устала. – Я быстро взглянул на девушку, сидевшую рядом с американкой. У нее был такой вид, словно ее только что предали. Глаза американки вспыхнули.

– Ты из США! Только представь себе. – Она повернулась к подруге и вопросительно подняла брови. – Устала? В самом деле? Нашей поездке всего один день, а ты уже выдохлась?

Девушка слабо улыбнулась.

– Джет лаг – синдром смены часовых поясов?

– Я знаю, для тебя все это скучно потому, что ты здесь выросла. Но я не хочу пропустить ни единой вещи.

– Но я знаю тебя. Ты захочешь остаться здесь навсегда, пока завод не запечатлеется в твоем мозгу. К тому времени наша одежда провоняет. Почему бы тебе просто не сфотографировать его отсюда?

Американка посмотрела на часы.

– Фотографии я уже видела. Пока я нахожусь в Вене, я хочу посмотреть оригинал. Слушай, может, тебе уехать и немного вздремнуть? Я пойду и сама его посмотрю, а потом через какое-то время догоню тебя, чтобы переодеться перед обедом.

Та, которая была с косами, задумчиво посмотрела на подругу.

– А ты сможешь найти обратную дорогу?

– Наверное, нет, но я что-нибудь придумаю.

Вот когда начались мои первые перебои с сердцем. Они пришли очень неожиданно и не стихали до тех пор, пока я снова не откашлялся и не заговорил.

– Гм… Я мог бы отвести вас в любое место, куда вам надо. Я имею в виду, если бы вы захотели. Я знаю здешние места. Я здесь учусь. – Я заставил себя улыбнуться, перед тем как добавил: – Кстати, меня зовут Итан. – Медленная улыбка расплылась по лицу девушки. Она еще раз повернулась к подруге.

– Магда, это мой новый лучший друг, Итан. Он будет сопровождать меня, чтобы я смогла посмотреть культовый объект Хундертвассера. – Она протянула руку, когда повернулась ко мне. – Рада познакомиться с тобой, Итан. Я Аннализ Берк. Все называют меня просто Анна.

– Ты не пойдешь одна с этим… незнакомцем, – сердито сказала Магда. – Ты даже не знаешь, что он за человек. Он может быть сумасшедшим. Психом. Просто то, что он американец, еще не значит, что он хороший парень.

– Тогда ты идешь со мной?

Магда тихо выругалась по-немецки и недовольно пробормотала:

– Да, я пойду.

Анна снова повернулась ко мне и широко улыбнулась.

– Если тебе интересно, то предложение все еще в силе. Готова держать пари, что я могу рассказать тебе об этом здании, по крайней мере, двадцать вещей, про которые ты никогда не знал.

– Которые будут дополнительными двадцатью фактами к тому, что мне известно на данный момент. Как я могу отказаться от такого предложения?

Все последующие годы после того рокового летнего дня в Австрии гораздо больше людей, чем я предполагал, спрашивали меня о том, как я познакомился со своей женой. Я быстро обнаружил, что ответ «подслушивая в вагоне трамвая вблизи высокохудожественного завода по сжиганию отходов» порождал только больше вопросов. Вместо этого я научился говорить просто «в Европе», и этого объяснения обычно хватало. Если нет, то я добавлял, что помог ей познакомиться с достопримечательностями Вены, когда сам там учился, и что остальное, как говорится, история. Между прочим, история имела большое отношение к Анне и ко мне. В частности, история искусств. Она совсем недавно получила диплом специалиста в области истории искусств и ее цель путешествия за границу была в том, чтобы узнать богатое художественное прошлое Европы из первых рук. Когда мы вышли из Strassenbahn в тот день, она призналась, что делала подробный доклад о Фриденсрайхе Хундертвассере, когда училась на младших курсах. Когда мы шли, с вяло следующей за нами Магдой, Анна выпалила длинный перечень тех вещей, которые мне было «абсолютно необходимо знать» об этом человеке, для того, чтобы в полной мере оценить изрыгающий из себя дым завод, который был прямо перед нами. Например, тот факт, что он был сыном еврея, который выдавал себя за католика во время Второй мировой войны. Или то, что он присоединился к гитлерюгенду, чтобы избежать отправки в концентрационный лагерь. Разные детали такого рода, по-видимому, повлияли на его архитектурные достижения. Анна провела два часа за изучением странного завода, обращая наше внимание на сложные нюансы в его уникальном дизайне и художественной форме. Я провел два часа, изучая формы Анны и хитросплетения ее телесного изящества. Она была красавицей с головы до пят. Распущенные волосы. Блестящие глаза. Гибкая шея. Нежные руки. Идеальные ноги. Когда она шла, она скользила. Когда она улыбалась, это было искренне. Когда она говорила, то делала это страстно и убежденно. А когда она время от времени ловила меня на том, что я смотрю на нее, а не на произведение Хундертвассера, она вела себя скромно и выглядела польщенной, вместо того, чтобы проявлять эгоистическую надменность, которую можно было ожидать от девушки с такой привлекательной внешностью. Не считая музыки, я мало разбирался в искусстве, но осмелюсь сказать, что она была одной из тех, кого на своих картинах изображал Да Винчи. Ее нельзя было сравнить с остальными известными мне девушками, чьи лица были похожи на эскиз. После того, как Анна решила, что она достаточно хорошо рассмотрела мусорную свалку, мы втроем вернулись на остановку, дождались прибытия следующего трамвая, а затем проехали несколько остановок до станции метро на линии, которая вела прямо в сердце города. Мы нашли привлекательное кафе со столиками под зонтиками на Марияхильферштрассе, не слишком далеко от Музея Леопольда. Там мы смогли насладиться напитками и поболтать, так как стояла теплая летняя погода. Анна помешивала соломинкой кубики льда в лимонаде.