Лариса Райт - Золотая струна для улитки

Марат усмехается чуть пренебрежительно. Ему, ясное дело, наплевать. Да только стоит на объекте появиться молоденьким проектировщицам, прораб так распускает хвост, что на месте неизвестной Нины он бы тоже стал обнюхивать и осматривать.

– Оставьте мне ключ и идите.

Оставить – не оставить. Уйти – не уйти. Еще напортачит чего-нибудь. Да нет, не должен. Тут делов-то… Гадость эту убрать и зашпатлевать по новой, а шпатлевать этот интеллигентишка вроде навострился. Нет, ну где это видано? Уже год по объектам мотаемся, а он все выкает. И скрытный… Все у них, у интеллигентов, сложно, все в обход, все с закавыками. Даже ребят на расстоянии держит. Не откровенничает. Конечно! Они ему не чета. Другого поля ягоды. Тоже мне, птица большого полета. Орел, твою мать. Думает, сказал «маляр» – и все поверили. Как же. Держи карман шире. Что я, рук его не вижу, что ли? Уже год краску лупцует да клей замешивает, а ладошки все еще гладенькие. С мозолями, конечно, мужские, но не рабочие. Ох, не рабочие руки у нашего маляра. Оставить – не оставить…

– Ладно, – решается прораб. – Твоя правда. Чегой-то мне за тебя отдуваться? И так завтра ни свет ни заря на рынок придется пилюкать. Сиди еще тут с тобой.

Марат молча протягивает руку за ключом.

– Только смотри. Закрой тут все хорошенько. И завтра чтоб пришел вовремя. К девяти мраморщик с электриком явятся.

Марат кивает, убирает ключ и отворачивается. Берется за мастерок. Раз-два, раз-два. Свежая краска оседает на пол то огромными ошметками, то персиковой пылью. Раз-два. Раз-два. Вверх-вниз, вправо-влево. Почти как дирижерская палочка. Не будет он тут ничего закрывать и домой не поедет. Сколько до ближайшего поселка, минут десять? Значит, минут десять туда. Потом еще минут десять на уговоры какой-нибудь Ани, Гали, Вали. Бутылку надо не забыть прихватить, у ребят в подвале припрятана, он видел. Потом купит, принесет назад. Сюда девчонку привести или не надо? Да не. Пожалуй, не надо. Еще привяжется, прикипит. А этого не надо. Он бы и не ходил к ним, девчатам, вовсе, да только куда же от природы деваться. Ведь сам себе противен, а по-другому никак. Не может он по-другому. По-другому либо к проституткам, либо всерьез. К проституткам мерзко, а всерьез невозможно. Раз-два, раз-два, вверх-вниз, вправо-влево.

– Раз-два, раз-два, вверх-вниз, вправо-влево. Энергичней, больше нажима. Еще. Не стараешься. Можешь лучше. Раз-два, раз-два.

Роза знает, учительница права. Наталка что-то сегодня не в духе. Носок не тянет, каблуками не стучит. Она прикрывает дверь, опускается на банкетку, опять принимается за вязание.

– Вот. Вот. Уже лучше, – доносится из класса, и Роза улыбается. Пошло дело.

Петли перебегают со спицы на спицу под требовательный стук кастаньет. Надо будет в этом месяце как-то извернуться и заказать Наталке новые туфли. Эти уже никуда не годятся. И что за танец такой? Пару месяцев – и обувь долой. А в магазине говорили: «Сносу не будет»… И куда она смотрела? Подошва-то мягкая и тонкая, хоть и подносок ладный, и гвоздей набитых достаточно, и каблук деревянный. Говорят, испанцы и в подошву деревянные вставки делают. Поэтому настоящие сапатеадо звучат. Может, на заказ Наталке сшить? Нет. Это, наверное, дорого. Она ведь и из юбок скоро вырастет. Вон за пару месяцев как вытянулась. А юбки должны быть длинные, не выше щиколотки.

– Роза! – раскрасневшаяся девочка плюхается на банкетку. – Сначала что-то не получалось, а в конце я целых пять дробей с прямой спиной отбарабанила.

– Протанцевала, – улыбаясь, поправляет Роза.

– Неважно, – машет рукой Наталка и продолжает возбужденно рассказывать: – И колени почти ни разу не разогнула. Вот честное-пречестное, – она бьет себя ладошкой в грудь. – А еще Татьяна Михайловна сказала, что через пару недель начнем с веером репетировать.

Ну вот. Еще и веер. Не абы какой, конечно. Специальный. Из тех, что рублей шестьсот-семьсот стоят, не меньше, а то и больше. Роза вздыхает, складывает вязание. Наталка не замечает ее озабоченности.

– Татьяна Михайловна сказала, если так пойдет и дальше, через год уже можно будет шлейф вводить.

Девочка так уверенно сыплет фразами педагога, что Роза вновь улыбается.

– Хорошо хоть плащ через год, андалуска ты моя!

– Я не андалуска! – тут же обижается девочка, которая не понимает значения слова. – Бабушка говорит, я андалуска! – с возмущением сообщает она уходящему педагогу.

– Бабушка совершенно права, – откликается та, чем ставит Наталку в тупик.

– Ну, и кто такие андалуски? – Наталка натягивает джинсы и испытующе смотрит на бабушку.

– Прародительницы фламенко, а ты не знаешь, – укоряет Роза.

– Ты же мне не рассказывала.

Они направляются к выходу.

– Есть такая область Испании, Андалусия. Там…

– Смотри, – перебивает Наталка. – Опять она.

Да, опять эта женщина. Стоит и смотрит. И что она здесь делает?

Андреа и сама не знает, что она здесь делает. Нет, вообще-то она идет домой. Но зачем-то всегда останавливается и смотрит, как двигается этот маленький гений. Смотрит и слышит Пако, смотрит и видит Дима, смотрит и мысленно невольно перебирает струны. Чудаки-стекольщики все перепутали. Теперь прохожие видят все, что творится в зале, а юная танцовщица никого не замечает. Хорошо. Андреа может спокойно наслаждаться. Она уже выучила расписание прелестной «испанки». Девочка танцует каждый день, кроме выходных. Хотя, может, и в выходные тоже. Просто Андреа по выходным не работает и не знает, занимается девочка или нет. Она уже целый год здесь. Понедельник, среда, пятница с девятнадцати до двадцати. Андреа в семь заканчивает, добегает за пять минут до зала и смотрит. А по вторникам и четвергам малышка фламенкирует в обед. Андреа садится в кафе через дорогу и наблюдает. Очень удобно. Вечера вторников и четвергов у Андреа заняты. У нее Карлович. А сегодня пятница. Андреа не спешит. И, как обычно, не успевает уйти, варится в своей скорлупе, жонглирует воспоминаниями, стоит у окна, как истукан.

– Странная тетя, – долетают до нее слова проходящей мимо малышки.

А, да это же сама танцовщица. Уже переоделась. Женщина тянет ее, уводит подальше от Андреа, а любопытная проказница все оборачивается, дергает свою провожатую:

– Ну, посмотри же, ба! Говорю тебе, она странная!

– Не придумывай! Никакая она не странная! – возражает Роза, но в душе соглашается с внучкой. Еще раз увижу, поговорю с ней. Зачем она сюда ходит? Нет, неудобно. Незнакомый человек. Ну и что? Я вежливо спрошу, и все. Скажу, что смущает ребенка.

Роза не всегда сидит и вяжет, иногда она выходит в магазин и почти всегда видит Андреа. Она смотрит. Странная женщина!