Галина Маркус - Ноктюрн для капитана, или Меня зовут Оса. Любовно-фантастический роман

– Да, вот еще… – он как будто не слышит. – Если они узнают, что мы общаемся, а они узнают, то могут начать тебя прослушивать. Я ведь неблагонадежен. Меня-то не рискнут, я сразу их вычислю. Дай!

Он требовательно тянет к себе мою руку с коммуникатором, заходит в непонятную мне программу и что-то настраивает, склонившись к моей ладони.

– Ну вот, теперь, если кто подключится, услышит один лишь шум.

– Тогда они поймут, что ты что-то сделал…

– Отлично. Вот и посмотрим. Если что-то предпримут, может, и ты поймешь, наконец!

Он поднимает голову, в его темно-серых глазах – все еще сосредоточенное беспокойство, и он слишком близко, так близко, что…

Наверное, он чувствует нечто похожее, потому что придвигается ко мне почти вплотную, осторожно берет светлую прядку моих волос, выбившуюся из строгой прически, легко проводит рукой по моей шее, возвратив прядку за ухо. Ох… Потом его губы едва прикасаются к моим – так, словно он лишь чуть-чуть пригубил родниковой воды из источника. Какие интересные сравнения приходят мне на ум даже в такой момент! – а он еще говорит… Додумать фразу не успеваю, потому что его губы, оставив мои, так же едва-едва притрагиваются к уголку моего рта, к щеке, к моему веку, виску, оставляя на коже мурашки от его неровного дыхания. Другая его рука сжимает мою руку повыше локтя, но потом… Потом Питер отстраняется и довольно долго глядит на меня – невыразимо печально. И мне тоже становится ужасно грустно.

– А это что было – тоже «не от головы»? – весело спрашиваю я.

Я всегда стараюсь веселиться, когда мне тоскливо.

– Вот именно, – подтверждает гадкий Кэп. – Извини, я обещал тебя не трогать. И за прошлый раз тоже… прости. Да и…

Он замолкает, не закончив. А мне почему-то становится плевать на самолюбие, просто очень-очень больно.

– Значит, ты меня не любишь… – говорю я тихо и утвердительно.

Я не выпендриваюсь и не обижаюсь. И мне больше не до притворства. Ну очень, очень плохо сейчас, и все тут…

– Я не могу. Любить. Наживку!

Он произносит это тихо, но словно вколачивая каждое слово в мою голову.

– Не могу. Не могу представлять, как тебя разрывает зубами монстр. Он разрывает при этом меня, ясно? – с яростью произносит он и добавляет уже без надрыва, деловито-бесцветно:

– Всё. Иди. Постарайся выйти незаметно. Наври что-нибудь своей подружке. Ночью в городе я найду тебя сам, но ты подыграй, если что, поняла?

Я послушно киваю. Вообще я становлюсь какой-то слишком послушной. И грустной. Никогда еще мне не было так грустно на Доре, как сейчас, когда я бреду домой из его серого блока. Ну ладно, «не от головы», пусть. Но хоть бы поцеловал меня по-человечески, может, немножко и веселее бы стало, после всех этих рассказов о привыкших к паралитическим пулям монстрах, которых нельзя остановить.

И ведь все он, наверное, выдумал. А было же так хорошо! Так чисто, светло, понятно. Все объяснено. Все резонно. Вот умеют же некоторые испортить другому радость… Радость?

Я начинаю вспоминать свою жизнь на Доре. Как мне предложили миссию. Как я тотчас же согласилась. Как вышла на первую «прогулку». Как подружилась с Леди и Энн, как Виктор попросился к нам в группу. Но почему-то больше не испытываю никакой радости при этих воспоминаниях, они кажутся серыми, плоскими, хотя раньше все было иначе.

Иначе ли? Радовалась ли я по-настоящему хоть чему-нибудь, начиная с этой весны? Я прибыла на Дору семь месяцев назад. Четыре месяца как Питера уволили из Управления. Три месяца как я стала Осой, и мне начали сниться кошмары, эта тварь в деревенском платочке. А Питера не было, ни в коридорах, ни в столовой. И я вдруг понимаю, что самыми лучшими в моей жизни на Доре были те моменты, когда я могла видеть Питера, встречать его в коридоре, ловить его странный взгляд. И ощущать, что я почему-то нужна. Не всей Доре, человечеству и Вселенной, а одному этому вреднющему Кэпу. Не потому ли я все эти пустые месяцы открывала его расписание – чтобы лишний раз убедиться, что он вообще существует, что он здесь, на Доре.

Да ну и ладно – «дитё» и «оранжерея». Пускай. Главное, что он теперь снова рядом и не бросает меня, и придет сегодня ночью ко мне на «прогулку». А может, и поцелует меня еще… Буду думать об этом. И не стану сейчас ложиться, не люблю спать днем, до захвата. Высплюсь завтра утром, когда все закончится.

Мы чувствуем друг друга. Я и тварь. Нет, не совсем так. Она всегда опережает меня и находит первой. Это уже потом я ощущаю ее неудержимую ненависть, можно сказать, вижу, как она тянется ко мне, словно следую за невидимой нитью, пока страх скручивает меня изнутри. Могу проследить с точностью до полуметра, знаю, где стоит эта тварь – у двери, у окна или уже движется мне навстречу.

«Везет, у тебя сверхспособности!» – сказала мне однажды Энн. Это я тоже сначала так думала, когда мне впервые открыли, что я, оказывается, не обычный человек, а практически ясновидящая, и моя миссия – выискивать врагов.

Как же… выискивать… Да я бы бежала от этой пронзительной ненависти как можно дальше. Мне ее навязывали, меня ею пробивали, а я только и могла, что изо всех сил терпеть и оставаться на месте, готовясь к встрече. Даже при том, что рядом со мной всегда несколько человек с паралитическим оружием, это очень страшно. Однажды в детстве на меня вот так неслась собака. Огромная, с оскаленной пастью, полной слюны, она приближалась ко мне огромными скачками. Я тогда забежала за дверь, но она успела прихватить меня за пятку. Психолог, готовивший меня к миссии, обработал во мне этот страх. И – о, да, собак я теперь не боюсь. Даже если целая стая будет лететь мне навстречу, чтобы разорвать. Потому что нет ничего страшнее, чем оскаленное лицо пожилой женщины в деревенском платочке.

Вот если бы у меня действительно нашлась сверхспособность – дар предвидения там, или целительства. Хотя… показывали мне одного на Земле, говорят, целитель. Что-то не заметила радости на его лице. И подумалось: а может, у них то же самое? Может, они тоже не рады тому, что нечто стучится в их голову, не спросясь, и заставляет видеть то, чего видеть не хочется – чужие беды или опухоль в теле друга?

А первый раз… Это была не «прогулка», меня привели в изолятор, где находился только что пойманный мутант, чтобы я смогла испытать свои ощущения, понять, как это происходит, проверить свои возможности. Мне сказали, что он заключен в одну из камер, и отправили гулять по длинному коридору. Я шла в предвкушении, как сейчас вдруг увижу, почувствую, укажу пальцем. А потом мне под сердце вполз неизъяснимый ужас, и багровая нить протянулась от моего вмиг ослабевшего тела, прямо из солнечного сплетения, в одну из комнат. И только через секунду с другой стороны двери начала биться тварь, пытаясь добраться до меня…

Но я с этим справляюсь. Потому что герой. Это не хвастовство, это единственное, что дает мне силы. Я герой, все в Управлении мной восхищаются, руководство относится с уважением, я спасаю Чистых и будущее мира. И я на самом деле ничем не рискую. Это неприятно, страшно, я не скрываю. Но мне ничего не грозит. Ничего не грозит. Ничего не грозит.

Ночью, во время захвата, я повторяю себе это чаще. Ночью все по-другому. Днем тварь никогда на тебя не кинется, разве что ты останешься совсем одна где-то на пустыре, как тот несчастный Чистый в лесу. У тварей психология хищного зверя. Какая-то интуиция – или программа – заставляет их таиться и не вылезать днем, но ночь – их время.

Я не знаю, зачем Питер спрашивал у меня место операции. Мне не хочется, чтобы он был здесь, мне неприятно, что он увидит, как тварь ринется на меня. Тем более сейчас со мной надежная команда: моя охрана – старший в группе Плав, Виктор и еще трое постоянных ребят из группы захвата. И все вооружены, даже я. Оружие у нас бесшумное, так что доряне даже не проснутся.

Меня научили стрелять, и в тире я попадаю в одни десятки, но еще ни разу тварь не была остановлена моим выстрелом. Я не то чтобы не успеваю… но словно теряю волю от страха, когда вижу приближающуюся ко мне фигуру, встречаю эти глаза.

Но это нормально. Меня давно «успокоили», что так происходит не только со мной. И на что мог надеяться тот, погибший вчера парень? Еще никому из нас не удалось это преодолеть.

Мы выходим с подземной парковки в город. Он неплохо освещен, но малолюден, доряне не любят ночного времени. Вокруг – полная тишина.

У нас-то на Земле даже сейчас, ночью, над головой полно огоньков леткоптёров, рассекающих небо. Дорогие машины парят бесшумно и плавно, их хозяева возвращаются из ночных ресторанов. Дешевые рабочие капсулы летят низко и слегка тарахтят.

Но здесь небо над нами закрыто огромным высоким куполом, а все средства передвижения находятся под городом. Подземное пространство Доры прорезают не только ярко освещенные скоростные шоссе, но и широкие туннели с более медленными автомобилями, рассчитанными на несколько десятков человек – подобие древней земной подземки. У нас она давно не используется по назначению, в метро у нас теперь музеи и ресторанчики.