Триша Вольф - Мир в красном. Книга третья

Что может быть хуже, чем неспособность предугадать следующий шаг убийцы? Понимание того, что ты и убийца являетесь единственными, кто знает правду.

Я бы могла рационализировать его линию поведения в данной ситуации, объясняя ее тем, что склонность к доминированию побудило его действовать против собственных природных импульсов. Он заклеймил меня и отказался позволять другому мужчине осквернять свою собственность.

Если бы он понял, что я являюсь самозванкой, то вряд ли бы это стало мотивацией для его действий. Но существует нечто в этой игре, что перевешивает его нужду – это его инстинкт выживания.

Те, кто упиваются властью, забирая чужие жизни, ценят и защищают свои собственные с таким неистовством, подобным которому мать защищает ребенка.

Отстраняясь от этих мыслей, я пытаюсь взять себя в руки. Поправляя платье, я натягиваю его на бедра и приглаживаю растрепавшиеся волосы по плечам. Неловкая тишина, наполняющая бар, преследует меня, пока я иду к столу, чтобы схватить свой клатч, а затем направляюсь к двери. Я не вернусь в этот бар, как и Коннелли.

Прежде чем покинуть придающий спокойствия свет, исходящий от фонарного столба, я достаю телефон из сумочки и тыкаю большим пальцем по экрану, готовясь нажать экстренную кнопку.

Арендованная машина, припаркованная на стоянке, подтверждает мой рассказ о проблемах с ней, но и дополнительно позволяет сохранять мою анонимность. Нажимая на кнопку под ручкой дверцы, я чувствую охватывающее меня жуткое ощущение опасности.

Открыв дверь, я уже почти одной ногой в салоне машины, но внезапно ощущаю, как мою шею обхватывает петля веревки. Шок захватывает меня, и я начинаю задыхаться, но я была готова к этому; я зацепилась за эту единственную, почти мимолетную мысль, пока готовилась потерять способность дышать. Я подготовилась, чтобы отвлечь его своей попыткой схватить веревку, и сосредотачиваюсь на телефоне, двигая большим пальцем по экрану.

- Я тоже изучал тебя.

Его голос звучит как низкий скрежет, когда он обхватывает рукой мое запястье. Прежде чем я успеваю нажать кнопку, Коннелли прижимает мою руку к машине. Телефон падает на гравий.

Я зажмуриваюсь, пытаясь дышать сквозь сжимающуюся на горле веревку.

Он закрывает дверь, затем притягивает меня к своей груди и оттаскивает от машины. Внезапная утрата освещения салона погружает нас в темноту. Стрекотание сверчков, кажется, усиливается, становится более враждебным, словно насекомых встревожило вторжение незваного гостя в их лес.

Мой каблук зацепляется за корень. Туфля потеряна где-то на сырой земле. Я концентрируюсь на том, чтобы сохранить вторую на месте, возможно, она послужит мне оружием. Как только мы оказываемся вдали от посторонних глаз, скрытые от бара за высокой травой и деревьями, я напрягаю колени. Влажная земля холодит и царапает мою кожу. Он ослабляет веревку достаточно, чтобы я смогла беспрепятственно дышать. Я всасываю запах грязи и влажного лета, заполняя легкие кислородом.

Давление острого предмета на талии заставляет меня вздрогнуть от рефлекса.

- Это совсем не твой стиль, - говорю я, пытаясь выиграть время, чтобы заставить его говорить.

Сделать хоть что-нибудь, чтобы он не использовал этот нож.

Лезвие пропадает, но веревка снова затягивается вокруг моей шеи. Кровь со свистом накатывает на уши, и давление в глазах увеличивается. Мои пальцы впиваются в грубую веревку, пытаясь подарить мне возможность сделать вздох под плотно стягивающим шнуром. Затем, когда я ощущаю страх от того, что могу потерять сознание, он ослабляет хватку.

Веревка скользит по шее, и я хватаю ртом столько воздуха, сколько могу, ощущение удушения все еще стягивает горло.

Я вижу, как его ботинки появляются в поле моего зрения, лунный свет отражается от наполированной черной кожи. Я держу голову опущенной, когда он останавливается передо мной.

- Есть свидетели, - говорю я.

- Никому из них нет до нас дела.

- Ты знаешь, что мою смерть будут расследовать. Я не одна из твоих жертв, я просто так не исчезну.

Подняв голову, я смотрю в его лицо. Смотрю в мрачные бездны его темных глаз.

- Не будет тела, которое придётся исследовать.

Коннелли скользит подушечкой большого пальца по кончику лезвия.

Я открываю рот, чтобы ответить, дать ему понять, кто я такая, рассказать, как детектив Куинн и группа захвата свяжут мое исчезновение с ним, но лезвие прикасается к воротнику моего платья, прижимаясь к коже, заставляя меня остановиться.

Коннели опускается на колени в грязь, его оружие впивается в мою плоть, а я заставляю себя не отводить взгляд. Смотрю ему прямо в глаза, пока он оставляет четкий разрез на ткани. Звук рвущегося материала возвращает меня назад к моим кошмарным воспоминаниям.

Пот стекает по мелкому порезу на моей груди, вызывая жалящую боль... затем он срывает воротник, освобождая шею и грудь. С еще одним взмахом он проскальзывает плоским лезвием под мой бюстгальтер. Холодная сталь атакует мою кожу. Я дрожу, что вызывает у него улыбку. Он поворачивает нож и дергает, срезая лифчик с моего тела.

Его глаза оценивают мой шрам. И он произносит:

- Ох, как красиво. Какой же прекрасной, должно быть, была твоя пытка.

Я смотрю на убийцу перед собой. Я не отвернусь. Я не дам ему почувствовать страх, которым он будет упиваться.

Его пальцы изучают рубцовую ткань вдоль моей ключицы. Похоть вспыхивает в его глазах, когда он скользит рукой вверх к цепочке, обхватывающей мою шею.

- Я редко беру такие очевидные трофеи, - говорит он, наматывая цепь на свою ладонь. - Но не могу устоять.

Он срывает цепочку с моей шеи и толкает меня на землю.

Сверчки, в стиле крещендо, стрекочут, и я смотрю на расписанное звездами небо сквозь завесу деревьев. Так божественно. Так необыкновенно. Так далеко от этого момента.

СЭДИ

Красный.

Цвет предрассветного неба в лобовом стекле.

Огненно-красный. Кричаще-красный. Люблю красный цвет... он может восприниматься по-разному, с бесчисленным количеством противоречивых эмоций.

Огненные лучи солнца целуют облака, расписывая прохладную темноту нежными прикосновениями теплого красного.

Или…

Восходящее солнце разрезает небо интенсивными лучами, уничтожая мирную ночь раскаленным огненно-красным.

Он обманчив, этот смелый цвет. Эротичный и полный страсти, он раскрашивает восход в оттенки, несущие в себе спокойствие.

Но огонь, бушующий внутри меня, никак нельзя назвать спокойным.