Наталья Дубина - Музыка звездного света

по сторонам. И перед ним возникла Сашка. Она спросила в лоб:

— Новенький? Мне сказали тебя встретить и провести до класса.

Парень нерешительно кивнул. Я пристроилась рядышком.

— Зовут? — строго поинтересовалась Сашка.

— Юра… Юрий Угорелов.

Сашка наклонилась ко мне и шепнула:

— Сегодня пожароопасный день, — а Юре сказала: — Класс?

— Восьмой «Б», — сказал Юра.

Вот это да! К нам новенький! В наш класс! Я присмотрелась к нему

повнимательнее. Он был вполне симпатичный. Большие глаза с длинными ресницами,

темные брови, густые и жесткие черные волосы. И в то же время было что-то

азиатское в его внешности. На нем были джинсы и рубашка в синюю клетку. Не

очень-то нарядно для первого дня в школе.

— Пойдем, — важно сказала Сашка, и направилась не к нашему классу, а в

корпус начальной школы.

Я старалась скрыть улыбку.

— Только учти, — грозно сказала Сашка. — Класс там особенный. Что бы ни

происходило, не удивляйся. У нас другие методы обучения. Забудь все, к чему ты

привык!

Юра Угорелов неуверенно кивнул. Сашка же подошла к кабинету второклашек и

остановилась. Она поучала:

— И не вздумай смеяться над нашими учениками, какими бы они не оказались!

— Конечно, — сказал Юра.

Я попробовала стать серьезной и строго сказала Сашке:

— Он взрослый и толковый человек. Он все понимает.

А Сашка сказала:

— Сейчас я предупрежу класс. Стой здесь.

Она зашла в кабинет, я шмыгнула следом за ней.

— К вам просили привести новенького, — негромко сказала Сашка. — Только не

смейтесь над ним. Человеку восемь лет, а выглядит, как старшеклассник.

Учительница кивнула, а Сашка пригрозила второклашкам:

— Смотрите мне!

Потом мы вышли, сказали Юре Угорелову: «Заходи», и сами побежали прочь.

Только добежав до нашего класса, мы остановились и отсмеялись.

— Ничего! — смеялась Сашка. — Если умный, сразу придет сюда.

— А если глупый, проучится до конца года с второклашками! — хохотала я.

На шум выглянула учительница по русскому и гневно посмотрела на нас. Сашка

развела руками:

— В туалете была огромная очередь!

Оставшиеся пять минут урока мы просидели в классе.

На переменке мы стояли в коридоре и о чем-то беседовали с одноклассниками. К

нам подбежала стайка мальчишек-третьеклашек с рыжим Федькой во главе.

— Тин! — окликнул меня Федька.

Я повернулась. Федька сделал шаг вперед и, насупив брови, спросил:

— Будешь со мной встречаться?

— Буду! — с легкостью ответила я.

— Видали?! — хвастливо спросил Федька третьеклашек, и они шумно умчались к

себе.

Новенький появился в нашем классе на десятой минуте следующего урока. Шла

алгебра.

Юра Угорелов сел на свободное место, посмотрел на Сашку и покачал головой. А

потом бросил к нам на парту записку, кивнув, что это Сашке. В записке было

написано:

«1:0»

— В мою пользу, — объяснила Сашка и стала что-то быстро писать на обратной

стороне записки.

— Ты что там пишешь? — поинтересовалась я.

Сашка удивленно посмотрела на меня:

— Свой телефон, конечно.

Сразу после уроков Сашка убежала — у нее еще была художка, и я возвращалась

домой одна. Стало непривычно тихо, как будто внезапно в доме выключили

электричество. Когда вдруг так гаснет свет, это очень забавно. Потому что

сначала минуту все молчат, потом минут пять бурчат (неизвестно у кого

спрашивают, что это за свинство, когда это кончится), а потом застывают. Не

гудят компьютеры, гаснут часы, смолкают телевизоры. И тогда наваливается

чувство, что больше _нечего_делать_. Но при всем при этом тихонько радуешься

наступившей темноте и тишине — потому что знаешь, что все равно это ненадолго.

Вот так и мне было без Сашки.

Сначала я немного погрустила, а потом снова стала размышлять.

Может, и правду про нас говорят, что нам ничего не интересно кроме

мальчиков, постеров на стенах, болтовни, что мы несерьезно относимся к урокам,

несемся вперед со сверхзвуковой скоростью и при всем этом почти ничего не знаем

о своих родителях, что нам наплевать на них…

А у родителей тоже есть своя жизнь, им что-то интересно, одни книжки они

любят, а другие нет, и работа для них — не просто место зарабатывания денег.

И вот живем мы рядом с родителями, как незнакомые люди, и только то и

делаем, что просим деньги на карманные расходы. И убегаем подальше.

А они остаются — жить своей жизнью. Без нас.

И я решила, что такой точно не буду. Прямо с этого момента перестану быть

такой. Нужно было действовать, и я заторопилась домой.

Папа, к счастью, был дома и читал книжку на кухне.

Но первым делом я заскочила к себе в комнату, включила компьютер и добавила

себе на страничку песню про звездный свет. А потом села за кухонный стол и стала

смотреть на папу. Он не реагировал и продолжал листать страницы.

— Ты плохо прячешься за книжкой, — сказала я ему.

Папа выглянул сверху:

— Правда?

— Правда, — сказала я.

Папа вздохнул и отложил книжку подальше.

— Ты боишься разговоров с подростками? — ехидно спросила я.

— Я бесстрашный, — произнес папа, глядя мне в глаза.

Я уважительно посмотрела на него, а он добавил:

— И боюсь только того, что в любой момент может раздаться звонок в дверь, и

к нам влетит твоя Сашка.

— Папа… — начала я, но папа перебил.

— Может, нам стоит сделать ей ключи от квартиры? — задумчиво сказал он.

— Ой, а можно?! — обрадовалась я.

Папа долго и печально смотрел на меня. Потом взял книжку в руки и повертел

ее. Тихо сказал:

— Пошутил.

— А… — я приуныла, но потом вспомнила, зачем я здесь. — Папа, ты кем

работаешь?

Папа закашлялся, а потом сказал:

— Тебе четырнадцать, а ты до сих пор не знаешь, кем я работаю?

— Знаю, — успокоила его я. — Но это для начала разговора. Так положено.

Скажи.

Папа поднялся и беспокойно заходил по кухне. Поставил чайник, несколько раз

заглянул в окно. Я вертелась и недоумевала — что это он? Неужели сложно ответить

на такой простой вопрос?

— Ну пап! — возмутилась я. — Я же спрашиваю!

Папа вместо ответа достал кружки, налил себе и мне чая. Залез в холодильник,

вытащил сыр, масло, ветчину, огурцы, помидоры. Отрезал пару кусков хлеба.

Выложил все это передо мной и показал рукой — давай, мол, вперед. Я посмотрела