Елена Рахманова - Клин клином

– Но может быть, и мне тогда лучше остаться? – спросила она. – Я бы тебе помогла…

– Нет, не лучше, – оборвал ее Ладо. – Это, знаешь ли, мужские дела. Я сам справлюсь. Как-никак я глава семейства.

Такого снисходительного, покровительственного и при этом непреклонного тона она от него не ожидала. Надежда неосознанно воспринимала своего избранника как большого симпатичного увальня-карапуза, которого так приятно ублажать и баловать. А оказалось, что Ладо способен проявить твердость характера, когда того требуют обстоятельства. Но что это были за обстоятельства, Надежда не знала и оторопела. Совсем не этого ожидала она от их беседы в уютном салоне пахнущего новой кожей дорогого автомобиля.

– И когда же ты прилетишь в Москву? – спросила она, чтобы хоть что-то сказать.

– Еще не знаю, – уклончиво ответил Ладо. – Но я сообщу тебе, как только это станет известно. В любом случае не позже чем через две недели. У меня же отпуск к этому времени кончится, и надо будет выходить на работу. А теперь поехали. Мама не любит, когда опаздывают к обеду. Представляешь, все уже собрались, а нас нет и нет. Некрасиво получится.

Он добродушно рассмеялся. Однако Надежда его не поддержала. Наверное, правильно говорят, что в каждом монастыре свой устав. Но за те десять дней, что она провела в Сочи, ей не единожды приходилось чувствовать себя не в своей тарелке. Не все укладывалось у нее в голове: пышные застолья в ее честь и откровенная напряженность, если не сказать неприязнь, Мальвины; слова Ариадны Теймуразовны «ты мне почти как дочь» и нежелание Ладо говорить, что она его невеста, и почему он задерживается в Сочи, а ее отправляет в Москву одну.

В расписанной яркими красками картине ее времяпрепровождения в этом южном городе нет-нет да и резали глаз мазки, которые портили общее впечатление вселенской благодати и безмятежной радости.

Надежда задумчиво молчала всю дорогу, но, переступив порог дома Ариадны Теймуразовны, постепенно успокоилась. Она опять оказалась в центре внимания, опять была «почти как дочь», опять улыбалась и кивала собравшимся за столом и мысленно ругала себя за мнительность. «Просто Ладоша проявил себя как мужчина. А мужчине не пристало отчитываться в своих поступках перед кем бы то ни было. Сам же сказал, что он глава семьи, – думала Надежда, обводя взглядом гостей. – Вон их сколько, и многие, возможно, ждут от него помощи или совета. Все-таки он кандидат экономических наук столичного института». А это, как она успела понять, здесь высоко котировалось.

И все равно сидеть в салоне самолета одной Надежде было нестерпимо грустно. Она ни с того ни с сего вдруг почувствовала себя брошенной.

Однако это ощущение исчезло, едва она вышла в понедельник на работу. Уединиться в обед с подругами не удалось – за столом в их отделе на этот раз собрались не только свои, но и пришлые сотрудники. Всем хотелось послушать Надеждины рассказы и попробовать привезенные ею вино, фрукты и сладости.

Она перескакивала с темы на тему. Начинала петь дифирамбы обаятельнейшему двоюродному дяде Ладо и переходила на грузинские вина. Перечисляла тосты, произнесенные в ее честь, и вдруг ловила себя на том, что описывает брошь с изумрудом, которая была на Ариадне Теймуразовне в день прощания. Удивлялась, как похожи и одновременно не похожи друг на друга дети Нико и Мальвины, и тут же сообщала, что окна их квартиры выходят прямо на набережную. Это так престижно! Вот только серебристый «мерседес» как-то не вяжется с их квартирой, в которой уже давно следовало бы сделать ремонт. Но это, конечно, на ее, Надеждин, взгляд.

С каждой секундой воспоминания – такие яркие, такие праздничные – обретали над Надеждой все большую власть, вытесняя из памяти и из сердца тревожные тени сомнений и обид. «Надо быть полной идиоткой, чтобы желать чего-то еще», – подумала она. А тут еще Ксюша, слегка захмелев от выпитого киндзмараули, обняла подругу за плечи и произнесла, для убедительности сопровождая слова размашистыми движениями головой, отчего ее хвост качался наподобие маятника из стороны в сторону:

– Ты прости меня, Надька, за то, что я подтрунивала над твоим Ладошечкой. Видимо, он действительно тебя любит по-настоящему, сильно-сильно, крепко-крепко, раз с тобой так там носились, – и смачно поцеловала ее в щеку. – Ты хоть меня на свадьбу пригласишь?

– А как же! – воскликнула Надежда, обнимая Ксюшу. – Куда же я без вас с Танькой! Без вас мне никак нельзя. Вы будете моими подружками. Тань, ты где?

– Тута я, – невнятно отозвалась вторая подруга, которая в этот момент зубами сдергивала сладкую бусину чурчхелы с нитки. – А что?

– Ты моей подружкой на свадьбе будешь? – поинтересовалась Надежда.

– Спрашиваешь! – ответила Татьяна. – Попробовала бы ты меня не пригласить! А что, если мы с Ксюхой себе одинаковые платья сошьем или купим? Как тебе такая идейка?

– Здорово! Только надо, чтобы ваши платья с моим сочетались, – заявила Надежда, уже видящая себя невестой.

– А вот и не здорово! – возразила Ксюша и, вставая, слишком резко отодвинула стул пятой точкой. Ее поддержали, не дав упасть. – Ну-ка, подь сюды!

Не совсем твердой походкой она направилась за шкаф, разделяющий отдел на две зоны: так сказать, производственную и бытовую. На дверце, обращенной в сторону входа, красовалось зеркало. Оно-то и нужно было Ксюше. Заинтересованная, Татьяна последовала за ней.

– А теперь смотри, – потребовала Ксюша, ставя по-другу рядом с собой.

В зеркале отразились две молодые женщины лет тридцати. То, что одна была замужем, но без детей, а другая – разведена и одна воспитывала восьмилетнего сына, представлялось сейчас не суть важным. Их внешность – вот в чем крылся корень проблемы. Высокая длинноволосая брюнетка Ксюша, с ногами, что называется, от верхних коренных зубов и в неизменной мини-юбке, отличалась от пухленькой, миниатюрной, коротко стриженной Татьяны, отдающей предпочтение брюкам и блузкам-размахайкам, как цапля от воробья.

– Ну и в каких одинаковых платьях ты нас видишь, дорогая моя подруженька? – поинтересовалась Ксюша, выразительно поводя бедрами.

Эти движения удивительным образом совпали с ритмом песни «Ах, вернисаж, ах, вернисаж», что лилась из редко выключающейся радиоточки над холодильником. Татьяна подхватила ее движения, и, обнявшись, обе девушки принялись исполнять танцевальные па вместе со своими двойниками в зеркале. Когда песня кончилась, подруги уже и не помнили, что привело их сюда. Зато в памяти тут же всплыло, что происходит по ту сторону шкафа.

– Эй, вы про нас не забыли? – озабоченно крикнула Ксюша и, схватив Татьяну за руку, потащила ее вокруг шкафа. – Что-нибудь нам оставили, оглоеды?