Анна Яковлева - Посадочные огни

– Япона мать! – Адам утер рукавом взмокший лоб.

Старпом и замполит в этот самый момент уже закончили шмон. Вещественное доказательство – единственную банку браги – они вынули непосредственно из рук Миколы Бойко.

Когда раздался условный стук в дверь, мичман в белой косынке, повязанной на манер банданы, в поварской курточке, открывающей безволосый тощий торс, готовил поджарку для украинского борща.

Подчиняясь инстинкту, Микола с поразительным проворством выбросил в иллюминатор несколько литров браги.

Микола точно знал: в это время суток ни один «свой» не будет ломиться в камбуз.

Мичман открыл дверь проверяющим и бросился к сковороде, на которой подгорала мучная поджарка.

Запах сивухи разил наповал, тянулся шлейфом по всей нижней палубе, его не могла перебить даже подгоревшая поджарка.

Пока старпом с замполитом принюхивались, мичман бочком приблизился к последнему вещдоку и уже приготовился вылить содержимое в бак с отходами, но день не задался.

Вынув добычу из рук самоотверженного кока, Черный Дэн обнюхал банку, на дне которой раскачивалась побеспокоенная брага.

Старпом, кроме всего прочего, в совершенстве владел искусством дознания. Рабоче-крестьянская рука сгребла курточку кока.

– Чье?

За брагу Микола готов был отвечать по всей строгости устава, а товарищей выдавать – ни за что. Мичман, глядя в пол, молчал, как партизан на допросе.

Рука выпустила курточку, разгладила смятые обшлага.

– Давай, папуас, варгань обед, а потом изложишь во всех подробностях, кто этот умник, что банкет заказал.

Микола вытянулся во фронт и гаркнул:

– Есть!

Когда Адам появился в камбузе, пушки уже отгремели, а музы еще молчали.

– Не зуспил, – красный от обиды за провал культурной программы, пожаловался Микола Рудобельскому, – эх, тащ командир, не зуспил. Зовсем трохи в бутыли осталось, так этот секретчик вырвал из рук, ну! Що за людына така?

– Что, совсем пусто?

– Не, я ж не молода жинка писля венца, тащ командир, кое-что закурковав.

Кок поднял крышку с одной из кастрюль. В ней оказался компот. Адам с изумлением наблюдал, как рука Миколы нырнула в кастрюлю с компотом и выудила пятилитровую пластиковую емкость с синими буквами на белой этикетке. «Чистый ключ» – гласила надпись. Мичман обтер емкость полотенцем и спрятал в духовку.

– Два раза в одну воронку снаряд не попадае, – заявил мичман, уверенный, что больше шмона не будет.

Шмона и впрямь больше не было. После обеда на базе включилась громкая связь. Всех офицеров и мичмана Бойко вызывал командир. Настало время муз.

…В центре покрытого белоснежной скатертью стола стояла одинокая банка с мутной светло-коричневой жидкостью: брагу Микола настаивал на сухофруктах.

Младшие офицеры и начальники служб с трагическими минами заняли каждый свое место. У мичмана Бойко места в кают-компании не было, он стоял наподобие памятника самому себе.

Командир корабля сидел с закрытыми глазами и хранил молчание.

Старпом взял вступительное слово, обрисовал в двух словах ситуацию, осудил поведение мичмана, дискредитирующее звание российского моряка, расставил правильные акценты и обратился к Бойко с простым вопросом:

– Кто просил поставить брагу?

Мичман усиленно засопел носом, веснушки на нелепой физиономии проступили еще отчетливей.

– Так это… – начал Микола, переступив с ноги на ногу.

– Тащкапитан, разрешите обратиться, – поднялся Рудобельский.

Капитан открыл один глаз, потом другой. Кивнул старпому:

– Обращайтесь.

– Это не брага, тащкапитан! – прозвучало в вязкой тишине.

Черный Дэн даже крякнул от такой наглости. В глазах командира мелькнул интерес.

– Ты понюхай, сынок, – с библейским терпением предложил он Рудобельскому.

Адам огляделся в поисках сочувствия и поддержки. Кто-то потянул его за китель, Адам отмахнулся, подался к столу, взял банку. Мутная жидкость качнулась, распространяя недвусмысленный запах.

– Не брага, тащкапитан, – упорствовал Рудобельский.

– А что это, по-твоему? – вмешался старпом.

– Не могу знать!

– А ты попробуй, – предложил не без ехидства Черный Дэн.

Адам в несколько глотков осушил банку и вернул в центр стола.

По кают-компании пронесся коллективный вздох.

– Твою мать! – свистящим шепотом произнес кто-то за спиной Адама.

– Квас, тащкапитан, – доложил подполковник Рудобельский данные органолептической экспертизы.

Все глаза были устремлены на командира.

Старый моряк, медленно закипая, поднялся с места, навис над столом, как туча, и грохнул кулаком по скатерти так, что банка подпрыгнула, покатилась и упала бы, если б ее не подхватил Черный Дэн.

– Ну все, Рудобельский! Счастливая сухопутная жизнь вам обеспечена! Несите сюда ведро воды! И кружку Эсмарха! Сначала я буду вас клизмить, а потом вы под мою диктовку напишите рапорт и положите мне на стол! Сюда! Мне!

Кулак повис в воздухе.

– Есть рапорт, тащкапитан! – козырнул Адам.

В тот же день командир боевой части подполковник Адам Рудобельский оказался подполковником запаса ВМФ и ехал на частнике из бухты в город, к жене Юльке.

Двор многоквартирного дома, где жила чета Рудобельских, тонул в сугробах и темноте.

– Ни фига не расчищено, фонари не горят, – ворчал хозяин «тойоты».

Свет фар вырвал из темноты снежные Эвереста, водитель, боясь посадить машину в снегу, остановился, не доехав до подъезда.

Адам забрал вещи, расплатился.

– Удачи, командир, с наступающим, – простился повеселевший мужичок, и красные огоньки «тойоты» умчались в ночь.

Адам подхватил сумку, упругим шагом преодолел расстояние до подъезда, набрал кодовый номер.

Лифт не работал, пришлось подниматься на седьмой этаж пешком.

Командир боевой части Адам Рудобельский, как все моряки, был суеверным и счел неотзывчивый лифт плохим знаком. Бог знает откуда возникла параллель с женой: что, если Юлькино либидо, как лифт, ждет мастера?

«Странно все-таки, – размышлял Адам, вставляя ключ в замочную скважину, – жили нормально, жили, и вдруг – бац, понеслось! Оказалось, что пять лет совместной жизни я все делал не так. Не так ел, не так разговаривал. Не ту работу, видите ли, выбрал».

Первые месяцы их супружества Адам с нетерпением ждал конца Юлькиного цикла. Беременность не наступила ни через три, ни через шесть месяцев. Беспокойство Адама переросло в манию. Молодая супруга, пышущая здоровьем, и он, тогда еще капитан, орел, защитник – оба здоровы, а дети все не получаются.

Через полгода семейной жизни инстинкт продолжения рода скрутил Адама настолько, что он увез Юльку на один из островков на юге Дальнего Востока. Через остров проходили пути миграции водоплавающих, и в радиусе ста пятидесяти километров не было ни одной живой души.