Джулиана Маклейн - Цвет небес

Возможно, это покажется странным, но иногда я думала, что болезнь Меган, хоть и очень страшная, привнесла в нашу жизнь что-то хорошее. Она научила нас любви и жизни. Я морально выросла, как и она, и знала, что с нами произошли основательные изменения, которые повлияют на будущее нас обеих.

Позже я узнаю, что была права.

Поскольку что-то одновременно восхитительное и пугающее всё ещё ждало нас впереди.

Следующие два года я помогала Меган во время постремиссионного лечения и дорожила каждой драгоценной минутой, проведенной рядом с ней, купаясь в радости нашего существования.

Майкл вел себя по-другому.

Конечно, он был вне себя от радости, когда Меган достигла ремиссии. Мы отпраздновали это событие, отправившись в «Диснейуорлд»[7] на выходные. Но постепенно, со временем, пока проходили недели бесконечных консультаций у врача, пилюль и анализов крови, он начал отстраняться.

Каждый вечер, приходя домой с работы, Майкл наливал себе бокал горячительного. Хотя он никогда не употреблял достаточно для заметного опьянения, этого хватало, чтобы превратить его совершенно не в того человека Он реже улыбался, и я скучала по его прежней улыбке. Переложил все медицинские заботы о Меган на меня. Не ходил с нами к врачу и не был в курсе распорядка домашнего лечения. Я всем занималась сама.

Воскресные поездки к сестре в Коннектикут также прекратились, как и моя писательская деятельность.

Не то чтобы я сильно об этом беспокоилась. Быть рядом с Меган — вот что волновало меня больше всего, но, возможно, это тоже вложило свою лепту в проблемы с Майклом.

В первые месяцы брака, когда мы были безумно влюблены друг в друга, муж был центром моего мира. Возможно, он не мог принять того, что теперь у меня была новая забота и жизненные ценности, которые стали для меня дороже его успехов в работе и ужинов в шикарных ресторанах.

Существовали вещи, которых он понять не мог.

— Это же всего лишь облака, — говорил он, когда я хотела лечь на траву и смотреть в небо. Он хмурился, когда я доставала покрывало. — Не будь столь эмоциональной. Это нелепо.

Возможно, именно в этом крылась суть проблемы. Может быть, он не мог справиться со сложностью собственного эмоционального состояния. Мы были близки к потере дочери, и порой казалось, что мы до сих пор стоим на тонком льду с глубокой трещиной посередине.

«Что если все начнется снова? Если Меган вновь заболеет? А вдруг у нас родится ещё один ребенок и с ним случится то же самое? Как мы с этим справимся?»

В первый раз это было так сложно. Я не могла себе представить, как прошла бы через этот ад заново.

И я понимала страх Майкла. Я тоже его чувствовала, но он не мешал мне любить Меган и проводить время с ней. Болезнь только укрепила связь между нами.

Я хотела быть ближе к Майклу, но он всегда был слишком усталым, не в настроении или занят.

Однажды я предложила вместе сходить к психологу, ведь больной раком ребенок определенно нуждается в нескольких психотерапевтических сеансах. Но Майкл волновался, что кто-то из его фирмы может об этом узнать, а он намеревался оставаться сильным. Теперь он стал партнером и не мог себе позволить демонстрировать слабость. Его поведение огорчало и злило меня, и мне жаль говорить, что этот раскол в наших отношениях со временем только углублялся. Я чувствовала, что все больше и больше теряю когда-то взаимную любовь.

Следовательно, когда в наш рай упала следующая бомба, его фундамент был уже непрочен. Как пара, мы были уязвимы, и с тех пор все покатилось под уклон.

 В один снежный ноябрьский день 2005 года я убирала посуду и внезапно услышала донёсшийся из ванной крик Меган. Услышав ужас в её голосе, я уронила тарелку на пол. Ударившись о плитки, она разбилась на сотню осколков, а моё сердце ушло в пятки.

«Пожалуйста, пусть это будет паук», — молилась я, устремляясь к Меган.

Когда я распахнула дверь, дочка сидела на полу, а из её носика текла кровь. Девочка скорчилась на полу, пытаясь поймать капли в ладони.

Я быстро схватила полотенце, прижала его к её носу и помогла Меган встать на ноги.

— Все хорошо, дорогая. Мама рядом. Все будет хорошо.

Но я знала, что все не так просто. С Меган что-то не так. Последнюю неделю она постоянно уставала и потеряла аппетит.

Не знаю, как я смогла сохранить ясность мыслей, пока вела её в прихожую. Мне хотелось лишь разрыдаться и закричать на кого-то, но я не могла этого сделать, потому что нужно было сосредоточиться на том, чтобы взять сумку, закрыть за собой дверь, посадить Меган в машину и отвезти ее в больницу.

После двух лет ремиссии с нормальными анализами крови и отличным прогнозом у Меган случился рецидив раковой опухоли в центральной нервной системе.

Доктор объяснила, что подобный рецидив случается менее чем в десяти процентах случаев лейкоза у детей, и Меган потребуется несколько пункций для введения химиотерапевтических препаратов напрямую в спинномозговую жидкость.

Я пыталась дозвониться до Майкла по мобильному телефону, но он не отвечал на звонки, а секретарь не могла сказать мне, где он находится.

Я была в ярости. Стоя у стола медсестер, я шваркнула трубкой по телефону и вспомнила, как думала о разводе. Почему Майкл сейчас не со мной? Почему я должна одна нести это бремя на своих плечах? Разве ему все равно? Он не любит нашу дочь? Не любит меня?

Я села на скамейку в больничном коридоре и попыталась успокоиться, чтобы вернуться в палату Меган в нормальном состоянии, но сердце отчаянно билось в груди, и я боялась, что в любую секунду могу начать орать как сумасшедшая.

Почему это происходит? Недавно я перестала сомневаться в том, что Меган выздоровела и сможет прожить долгую счастливую жизнь. Пойдет в школу, потом в колледж, выйдет замуж и обзаведется собственными детьми. В тот день я была уверена, что скоро рак станет незначительным воспоминанием, оставшимся в прошлом, потому что мы сражались и победили его.

Но он вернулся. Лечение не сработало. Раковые клетки вновь путешествовали в её крови.

Я встала и побежала в ближайшую уборную, где полностью опустошила желудок.

Около одиннадцати вечера Майкл прибыл в больницу. Я была без понятия, где он находился весь день и почему не отвечал на звонки. Я не спрашивала. Все, что я сделала — спокойно объяснила ему диагноз Меган, потому что к тому времени уже впала в ступор. Меган спала, а я, казалось, ничего не чувствовала. Я не могла плакать, не могла кричать. Не могла даже шагнуть в объятия Майкла и позволить ему успокоить меня.