Та, что будет моей - Агата Лель

Решила все за них обоих!

Выбравшись из машины и шарахнув дверью так, что чуть стекла не повылетали, Артур не без удовлетворения заметил, как она обернулась. Как застыла. Как потом забегал ее взгляд.

А он стоял, опустив зад на капот своей новой тачки и, скрестив руки на груди, смотрел, как она делает вид, что он ей безразличен. И ведь действительно просто делает вид. Видел он, как она то и дело оборачивалась, как кусала губы, что-то суетилась. Потом вообще створку захлопнула и задернула занавеску.

Вишневский усмехнулся. А потом во двор выбежала Валюша, удерживая в руках все тот же пластиковый водяной пистолет.

— Привет, — сдержанно улыбнулся он, снова вцепившись взглядом в ее личико. И почему-то сегодня ему показалось, что в его выражении все-таки мелькнуло что-то ему знакомое. Что-то неуловимое, такое, что он видит ежедневно в зеркальном отражении. — Как твои дела?

— Привет, нормально, — отозвалась Валюша и, склонив голову на бок, тоже принялась рассматривать нового соседа.

Сегодня у нее были не хвостики, а косички, тощие и чуть-чуть кривые.

— Какая красивая у тебя машина.

— Да, очень красивая. И дорогая.

— А почему она черная?

— Ну… — дернул плечом и осмотрел себя, всего в черном, — наверное, потому что я люблю черный цвет.

— А я люблю розовый. Все девочки любят розовый. Но моя мама любит зеленый.

И этот цвет твоей маме очень даже шел.

— А у меня вот что есть, — достал из кармана упаковку желейных мишек. Прихватил с прилавка на набережной, шутки ради.

Глаза ребенка загорелись.

— Иди, бери. А то скажешь еще опять, что я жадный.

Она стояла не двигаясь, и он видел, как в ее маленькой головке происходит настоящая борьба — ослушаться маму и взять угощение у "чужого", или все-таки не поддаваться соблазну.

Она сделала шажок, другой, приподнялась на носочках и, вытянув шею, рассмотрела внимательнее, что за упаковка у него в руках…

Второе перевесило — она отошла, не забрав презент. Вишневский обалдел. И восхитился. Три с лишним года, а какая завидная упертость. И осторожность.

— Ну, как хочешь, мое дело предложить, — дернул плечом и нарочито медленно надорвал упаковку, достал одного мишку. Прикрыв глаза, с преувеличенным наслаждением положил в рот… а потом скривился и выплюнул.

— Да фу, что за кислятина такая! Как ты это ешь вообще?

Валюша расхохоталась, комично схватившись руками за живот.

— Это мишки-кислишки, ха-ха-ха, я такие и не ем! Тут лимончик нарисован, а на сладких — клубника.

Так она его еще и провела?

Вот эта крошечная микробина от горшка два вершка?

— Валюша, что у вас тут происходит? — видимо, услышав хохот дочери, на пороге нарисовалась Веснушка. Вишневский, как стоял, сплевывая кусочки кислого желе, так и обалдел…

Легкая, тоненькая, хрупкая. В голубом сарафане чуть выше колен и копной запоминающихся рыжих волос, которые за годы стали еще длиннее.

Он не видел ее долгие четыре года, а увидев моментально нырнул в прошлое.

— Мам, он съел мишек-кислишек, ха-ха-ха, — не унималась Валюша, которую дико позабавила его реакция на съеденное. — Такой смешной. Ой, не могу!

— Иди к бабушке, ладно? Она там пирожки испекла.

— В картошкой?

— С картошкой.

— А с капустой?

— И с ней тоже. Иди, — не отрывая глаз от Вишневского, поторопила дочь легким похлопыванием по плечу, явно спроваживая.

Прячет она ее от него, что ли?

— Ну, привет, — на его удивление, поздоровалась первой.

— Привет, — не стал вредничать он и снова окинул ее фигуру любопытным взглядом нормального мужчины.

Какая была, такая и осталась. Она рожала вообще или ребенка ей подбросили? Ни лишнего веса, ни следов усталости на лице. Показалось, что она не просто похорошела — расцвела.

— Ну, как ты? — решил-таки спросить.

— Хорошо. Ты, я смотрю, тоже неплохо, — кивнула на его новую, на самом деле баснословно дорогую тачку. — Надолго к нам?

— К вам? Я вообще-то дома у себя.

— Ну, тебя долго не было, мало ли, где у тебя теперь дом.

И какой уверенной она была, какой смелой, может, в какой-то степени даже наглой. Он узнавал ее и в то же время это была совсем другая Веснушка: повзрослевшая, набравшаяся здорового эгоизма молодая женщина. Мать.

Мать… обалдеть же можно.

Он попытался представить ее с огромным животом и не смог. Когда он уезжал, она была такой, когда вернулся, такой же и осталась. Он видел изменения в себе, для нее время будто застыло.

​​​​​— Поздравляю с дочерью, — не смог-таки скрыть в голосе сарказм. — Милая девочка, — ну и как же не добавить: — На тебя похожа.

— Спасибо. Да, похожа. Правда, ты чуть-чуть запоздал с поздравлениями, ей уже три.

— А точнее?

— Три года и пять месяцев, — ни один мускул ведь не дрогнул на ее лице.

Три и пять… Плюс девять месяцев — четыре и два. Четыре года и два месяца — именно столько, сколько его не было в России. Практически день в день.

Но сразу о своих догадках говорить не стал, решил проверить ее в своем репертуаре.

— Занятно, — отлепив зад от тачки, засунул руки в карманы и подошел к ней ближе. Снова окинул взглядом с головы до ног. — Волк из дома, овцы в пляс? Быстро ты на кого-то переключилась.

— Прости, что с тобой не посоветовалась.

Он снова малость прибалдел. Ты посмотри-ка…

Он хорошо помнил, какой она была. Да, совсем мягкотелой никогда, но ведь в рот ему буквально заглядывала. А теперь палец в этот самый рот не клади — по локоть же откусит.

— Могла бы написать, поделиться радостью. Не чужие все-таки люди, да? — подойдя совсем близко, вдохнул аромат ее волос и испытал очередной катарсис.

Он помнил ее запах. И так одуряюще остро. С ума сойти.

— Все-таки ребенка