Наследник моего мужа - Елена Гром

понимаю, что обстановка здесь располагает к отдыху, а некоторые из наших обычаев и привычек кажутся вам дикими, но я все же настаиваю, чтобы вы занимались только тем, за что вам платят. Вчерашняя поездка с мужем на экскурсию по комбинату, мягко говоря, меня не порадовала.

Двое врачей и девушка переглядываются, и самый главный, Леон Синклер, поджимает губы.

— Ваш муж действительно показывал нам комбинат, хотя мы и противились этой поездке. Но отвел он нас только в одно место. Туда, где плавится металл.

Я открыла рот, потом закрыла и сделала шаг назад, все осознав. Этим ребятам не требуется напоминание. Они точно знают, что, если не спасут Миру, то это место станет их последним пристанищем. Именно поэтому Борис оформил для них эту поездку как отпускную. Очень сомневаюсь, что где-то указано, в каком именно городе России они отдыхают. А страна-то огромная. Тут не то, что люди, тут самолеты иногда пропадают.

— Ну тогда мы друг друга поняли. Спасибо, — только и киваю я, затем отворачиваюсь, чтобы спуститься на кухню.

В другое время, в другой ситуации я бы обязательно высказалась Борису, что думаю о его грубых угрозах, но не тогда, когда речь идет о нашей дочери. О нашем ангеле, которая просто размазывает кашу по тарелке.

— Это ты так ешь?

— Я жду папу. Он сказал, что подойдет через минуту.

— Если я сказал, минута, значит так и будет, — выходит на кухню Борис в своем обычном сером костюме, уже полностью готовый и ко встрече гостей, и ко встрече с деловыми партнерами. Абсолютная стабильность и это радует. С ним никогда не бывает страшно.

— Как вчерашняя экскурсия? — пинаю я его носком балетки, на что Борис глотает кашу и поворачивается ко мне с улыбкой, мелькнувшей разве что в уголках губ.

— Эффективно.

Хочу ответить нечто язвительное, ведь это слово муж любил говорить, когда я спрашивала насчет давления, которое он на меня оказывает, но тут я краем уха слышу всхлип. Это Мира ноет и стирает слезы.

— В чем дело? — спрашивает Борис.

— Ты выглядишь как обычно. А у меня день рождение.

— Не важно, как выгляжу я, главное, что мои девочки будут самыми красивыми.

— Мы и так самые красивые, — убежденно фыркает Мира, на что мы с Борисом невольно прыскаем со смеху. — Но неужели ты не хочешь порадовать меня и пойти на крошечную уступку?

— Хочешь в клоуна меня нарядить? Не выйдет.

Мира жует губу, а потом распахивает глаза, словно загорелась какой-то безумной идей. И тут же слезает со стула. Уносится прочь и на мои крики стой не реагирует.

— Нина, — привлек Борис мое внимание, и я вижу, как и он размазывает кашу по тарелке. Ровно такими же кругами. — Напомни, почему мы должны есть эту парашу?

— Это полезно и заряжает…

— Маша! — наша экономка, испуганно улыбаясь, вылетает из кухни. — Сегодня в девять в моей спальне должен быть нормальный мясной ужин. Девочки в доме всего два дня, а я уже чувствую себя коровой.

— Но ваш холестерин.

— Мясо. В девять, а то уволю.

Маша схватилась за сердце и посмотрела на меня, но я наклоняю голову, давая понять, что и Борис способен шутить.

Он доедает кашу, запивает крепким кофе и встает, чтобы наверняка съездить перед праздником на завод. Если бы он был женщиной, я бы очень к ней ревновала. Для Бориса ценнее завода только я и Мира. Последняя, кстати, тормозит мужа и заставляет его приседать на корточки, а потом вкладывает в нагрудный карман мягкого единорожку.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Издеваешься?

— Ну, папочка… — хлопает она глазками, и Борис сдается. — С другой стороны, если я умру, тебе больше не придется мучиться.

Я даже костенею от такого заявления, но Борис не теряется. Поднимает малышку на руки и, заглядывая в глаза, произносит грубо:

— Ты не умрешь.

— Я тебе верю, — кивает она и крепко обнимает отца, а затем дает ему уйти работать, а сама бежит ко мне. — Пойдем! Посмотрим, как надувают батуты!

Гостей еще нет, а дом заполнился под завязку.

Мы с Мирой ходили от аттракциона к аттракциону, выясняя названия и стараясь особо не мешать тем, кто их устанавливал. Но в Мире было столько энергии, яркая, широкая улыбка и неуемное любопытство, что она так или иначе отвлекала сотрудников Новосибирской компании с простым названием «Праздник». Задавала вопросы. Предлагала помочь. А отказать никто не мог, в итоге сломался аппарат с попкорном и он брызгами рассыпался наподобие фейерверка, вызвав в Мирославе еще большую радость.

В этот момент я поняла, что пора ее уводить, иначе к приходу гостей здесь случится апокалипсис. Но увести дочку получается, только пообещав наконец надеть заветное платье.

Но сначала мы пошли ко мне в комнату, чтобы первой переоделась я, иначе эта егоза не дождется.

Так что я посадила ее пудрить свой носик у зеркала, а сама надела синее в пол платье с небольшим вырезом до колена и полукруглым на спине. Я никогда не любила открытых вещей. Даже два года жизни с моей подругой Женей, ярой любительницей тусовок, не изменили этого. Но иногда ткани, что привозил мне для платьев Борис, кажутся настолько легкими, что чувствуешь себя обнаженной. Особенно Борис любит, когда я надеваю такие платья на приемы, после которых мы никогда не успеваем доехать до дома, и одежда рвется за перегородкой лимузина. Вот о чем я сейчас думаю? Сколько можно вспоминать его глаза, руки, тело, которое он всегда держит в тонусе?

Уже две ночи я нежусь в объятиях мужа, а мне все мало.

— Мама, а можно мне реснички накрасить?

— Можно, — разрешила я, взяла у нее из рук тушь, помогла подчеркнуть и без того чернильные реснички. Потом повела в комнату, где она наденет свое платье, а Маша соорудит действительно красивую и удобную прическу.

Спустя пол часа мы все готовы к приему гостей, а они, конечно, не стали опаздывать.

Все вереницей выстроились в ряд, словно на поклон к царю.

Но мне стало неловко, и Борис меня понял, поэтому он остался стоять, а мы с Мирославой за ручку пошли приветствовать гостей. Сначала главного финансиста Анатолия Афанасьева. Плотного мужчину с красивой стройной женой и довольно хмурым сыном.

Мирослава стеснялась. С ними, и с другими гостями. Главным прорабом цеха и его семьей, менеджера по поставкам, и многими другими, чьи имена я могла вспомнить через раз.

Но стоило Мире увидеть моих родителей, как она расцвела. Стеснение