Сломленная Джульетта (ЛП) - Рэйвен Лиса

Я потираю глаза.

— Ох, Руби это плохо. Очень, очень плохо.

— Да, нам нельзя больше так много пить.

Я сметаю вещи с журнального столика, отчаявшись найти свой телефон. Наконец, я нахожу его под коробкой от пиццы. Он отключен и весь в масле.

Когда я включаю его, то обнаруживаю восемь пропущенных вызовов и две эсэмэски.

— Дерьмо, дерьмо, дерьмо.

Я читаю его первое сообщение.

Перезвони мне. Сейчас же!

Я прикладываю телефон к своей раскалывающейся голове.

Мне не хочется просматривать следующее сообщение, но я знаю, что обязана. Он отправил его через час после первой эсэмэски.

Черт побери, я ненавижу себя за то, что заставил плакать тебя. Позвони мне, когда получишь это сообщение. Мне пофиг на твое похмелье. Нам надо поговорить.

Я долго смотрю на экран, снова и снова перечитывая его слова.

— Кэсси? Все нормально?

— Не знаю. Он сказал: «Нам надо поговорить».

— О, черт!

— Вот и я о том же.

Я звоню ему. Идет переадресация на голосовую почту.

— Привет, это Итан. Оставьте сообщение. Или нет. Пофиг.

Я скидываю.

— Черт побери!

— Всего семь утра, — говорит Руби. — а ты еще и разбудила его своей пьяной тирадой. Может дашь ему поспать?

— Я одолжу твою машину.

— Э-э… а ты не думаешь, что еще слишком пьяна для вождения? Я-то уж точно.

— Мне надо к нему, Руби.

Она потирает глаза.

— Ладно. Ключи на моем столике. Но может ты сначала примешь душ и переоденешься? На твоих сиськах пятна от пепперони.

Я оглядываю себя и совсем не удивляюсь, когда вижу, что она права.

— Руби, мы больше никогда не будем пить.

— Аминь.

Через полчаса, я уже стучусь в дверь Холта, в то время как чувства расстройства желудка и паники соревнуются в звании того, кто заставит меня блевануть первой. Когда он не открывает сразу, паника быстро выходит в лидеры. Я стучусь снова.

Через несколько секунд слышится шорканье, потом дверь немного приоткрывается, являя мне прищуренное лицо.

— Кэсси?

— Привет, Лисса.

— Сейчас семь тридцать утра.

— Знаю.

— И суббота.

— Прости. Твой брат дома?

— Нет, или я убила бы его к черту. Он пробубнил что-то о том, что идет на пробежку где-то полчаса назад. Надеюсь его собьет машина. Этот неуравновешенный идиот громыхал в квартире в три часа ночи. Ругался матом и кидал вещи, пока делал уборку.

— Он… делал уборку?

— Ага. Он убирается только тогда, когда выведен из себя. Он начал пылесосить около четырех утра. Между вами что-то случилось прошлой ночью?

— Э-э, дело в том, что я напилась и я… ну, думаю, я устроила ему взбучку по телефону.

— Ты звонила ему в пьяном виде?

Я морщусь.

— Очевидно.

— Ну тогда это многое объясняет. — Она зевает. — Хочешь зайти и подождать?

— Да. Если можно.

— Конечно. — Она открывает дверь, затем плетется обратно к себе в комнату. — Он не должен задержаться. Чувствуй себя как дома. Я вернусь в постель. Когда он вернется, стукни его по голове за меня, ладно?

— Хорошо. Спасибо. Прости, что разбудила тебя.

— Ничего страшного. — Она закрывает за собой дверь, и я принимаюсь оглядывать гостиную. Вокруг ни пятнышка.

Никогда еще вид убранной комнаты не вызывал у меня такого дурного предчувствия.

У меня болит голова, поэтому я сажусь на диван и листаю несколько минут журнал, пока не осознаю, что едва ли смотрю на него. Я кидаю его обратно и иду в комнату Холта. Его постель убрана с военной точностью. В середине кровати лежит раскрытый… о, боже!

Дневник?

Его аккуратным почерком исписаны обе страницы, а ручка лежит вдоль его корешка.

Искушение, вот как можно охарактеризовать то, что я чувствую при виде дневника Холта.

Желанию его прочесть почти невозможно устоять, но я знаю, каково это, когда в личную жизнь вторгаются и хоть я бы и отдала свою левую руку, чтобы заглянуть в его мозг, подрыв доверия не стоил бы того.

Я закрываю дневник, стараясь не смотреть на то, что он написал, и кладу его вместе с ручкой на прикроватный столик. Затем я забираюсь в постель и утыкаюсь лицом в подушку.

Мммм. Так хорошо пахнет.

Пожалуйста, пусть он не злится на меня. Позволь мне все исправить.

Пожалуйста.

Легкими движения что-то проходится по моей шее.

Губы. Теплое дыхание.

Я поворачиваюсь на встречу, желая большего.

— Кэсси?

Тсс. Ты спугнешь губы.

— Эй… ты проснулась?

— Нет. Шшш. Больше губ. Мой парень скоро вернется.

Губы вновь касаются меня. В другой форме. В форме улыбки?

Они двигаются вверх по моей шее, вдоль челюсти. Такие мягкие, но сопровождаются чем-то более грубым. Его подбородком. Щеками.

— А кто еще ты, думаешь, целует тебя?

— Хмм. Орландо Блум?

Губы застывают посреди поцелуя.

— Блум? Серьезно? Твой парень с легкостью надерет задницу этого щуплого англичанишки.

— Ты утверждаешь, что ты мой парень?

Все больше поцелуев задерживаются на моей шее, затем он нежно прикасается к моему уху.

— Я ничего не утверждаю. Это факт.

— Не может быть. Мой парень не такой ласковый.

Губы перестают двигаться. Он выдыхает. Напряжение переходит из его тела в мое.

Я сглатываю, глаза все также закрыты.

— Прости.

— За что?

— За то, что я сейчас сказала. За то, что сказала прошлой ночью. Дело в вине.

— Нет, дело не в нем.

— Ладно. Ты прав. Не совсем в вине, но оно подстегнуло меня.

Он заключает мое лицо в ладони.

— Кэсси, дело не в вине и не в тебе, и даже не в Руби, которая так поддерживала тебя на заднем фоне. Если это и чья-то вина, то моя.

Я тут же забываю об извинении, которое приготовила. Я открываю глаз.

— Э-э… что?

— Ты назвала меня херовым парнем, и была права.

Я открываю оба глаза.

— Я правда использовала эти слова?

— Да.

— Даже слово на «Х»?

— Да. Не буду врать, у меня даже стояк появился от этого.

Я приподнимаюсь на локте и смотрю на него. Должно быть, он только что вышел из душа, потому что на нем только боксеры. Вид его обнаженной груди отвлекает меня. А что еще сильнее отвлекает, так это то, что он не пугается моего внимания.

Я качаю головой.

— Извини, но что именно ты имеешь в виду?

Он откидывается на спину и закрывает глаза.

— Все что ты сказала. Вся та критика… ты была права. Я держал тебя на расстоянии.

— Почему?

Когда он отвечает не сразу, я поглаживаю ему руку, чтобы подтолкнуть. Через несколько секунд, он открывает глаза и смотрит в потолок.

— Знаешь, какая первая мысль у меня возникла, когда я зашел в комнату и увидел тебя в своей постели?

— Какая?

— Что ты прочла мой ежедневник.

— Но я не читала. Клянусь…

Он поворачивается ко мне.

— Я знаю. Когда я остановился и подумал об этом, то осознал, что ты бы не стала это делать. И все же, моим первым порывом было плохо подумать о тебе, потому что так я… справляюсь со всем. Люди. Я всегда готовлюсь к худшему, чтобы, когда в случае плохих событий, я не был удивлен. Или разочарован. Я решил, что если я не стану прилагать реальных усилий, то и не прогадаю, понимаешь? Именно это я и делал все это время.

— Итан… — я кладу руку на его плечо, и он напрягается.

Затем он выпрямляется.

Я был зол на тебя прошлой ночью, чертовски зол. Не из-за того, что ты якобы сказала неправду, а из-за того, что все это было правдой. Ты заговорила обо всех тех вещах, что я ненавижу в себе. Дерьмо из моей прошлой жизни, которое ни в коей мере не должно влиять на тебя, но все же влияет. — Он качает головой. — Я буду стараться сильнее. Знаю, это звучит глупо, но что еще я могу сделать?

— Стараться делать что?

— Быть… лучше. — Он заключает мое лицо в ладони и целует меня. Отчаяние чувствуется в том, как он держит меня и в том, как его глаза все еще остаются закрытыми, когда он отстраняется.