Анна Берсенева - Созвездие Стрельца

Такое желание уговорить ее слышалось в его словах, что Марина расхохоталась.

– Не-ет! – воскликнула она. – Я козье молоко на дух не выношу, тем более парное!

«Интересно, что он еще придумает?» – подумала она.

Сквозь смех подумала и сквозь какую-то совершенно девчачью легкость.

Ничего больше Толя придумывать не стал. Он порывисто сел, и его рука, взметнувшись у Марины под затылком, заставила ее сесть тоже.

– Тогда просто так оставайся, – сказал он, глядя ей в глаза близко и пристально. – Со мной.

Его глаза, небольшие, черные, горели таким волнением, что Марине даже тревожно стало. Он смотрел так, будто его жизнь зависит от ее ответа.

«Разве я к такому готова?» – растерянно подумала она.

Под «таким» она понимала даже не то, чтобы пожить во время отпуска у него в доме, а значимость, которую стремительно приобретали их отношения.

Конечно, она не была к такой значимости готова, хотя бы потому, что всего несколько часов назад даже не подозревала о Толином существовании. Но и что же? Сказать ему, что оставаться у него не хочет? Это было бы неправдой. Хотела она этого, только решиться не могла.

Но всегда надо решаться на то, что кажется тебе важным, и лучше пожалеть об этом, чем о том, что ты пропустил в жизни самое важное из-за собственной нерешительности.

Примерно это сказал Марине папа, когда ей было семнадцать лет. Она тогда не поступила в Первый мед, но оставалось время, чтобы подать документы куда-нибудь еще. Способности у нее были ко многому, и предметы в школе нравились многие, история, например, поэтому можно было поступать на исторический факультет, благо новых вузов появилось немало… Она не знала, на что решиться. Тогда папа и сказал, что решаться всегда надо на самое важное, чтобы потом не жалеть о несбывшемся, и Марина это усвоила.

– Хорошо, – глядя Толе в глаза, медленно и твердо проговорила она. – Останусь.

Он обрадовался так, что из его глаз будто лучи выметнулись. Хотя это просто за окном становилось светлее с каждой минутой.

– Вот это спасибо! – Толя обнял Марину так крепко, что она даже вскрикнула. – Вот это женщина! – Он развел руки в стороны, тут же свел на ее плечах снова, но уже не крепко, а осторожно и пообещал: – А насчет ремонта не волнуйся, я тебе его и сам сделаю!

Так же трогательно он только что заманивал ее к себе козьим молоком, и так же мало значило для нее обещание сделать ремонт, как козье молоко, и все больше он ей нравился с каждым новым его обещанием.

– Выпьем, Марин, а? – предложил Толя.

– Чтобы я не передумала? – улыбнулась она.

– Ага, – смущенно кивнул он. – Согласие закрепить.

Он поднялся с их воздушной кровати, натянул брюки, быстро пошел к двери, ведущей в прихожую. Его худощавость не выглядела красивой, но это лучше, чем если бы он оказался толстым. Ей не хотелось бы чувствовать тягу к толстому мужчине, а тяга ее к Толе – это Марина уже понимала – не зависела от таких внешних вещей, как его телосложение.

Из прихожей Толя вернулся с двумя бутылками. В одной плескались остатки коньяка, в другой – белого вина.

– Больше нет, но нам же чисто символически, – сказал он. – Вот только посуда на улице. У тетки тут все грязью заросло, я побрезговал в доме держать. А разобраться, что там к чему, перемыть пока времени не было. Погоди, стаканы принесу.

– Не надо. – Марина взяла Толю за запястье, и его рука, которая только что рвалась куда-то – вернее, он только что рвался куда-то, – сразу притихла, замерла. – Выпьем из бутылок, какая разница.

Они чокнулись холодными бутылками и выпили из горлышек, Марина вино, Толя коньяк. Простота и правильность каждого движения была очевидна для нее. И для него, наверное, тоже.

«Мама права, – подумала Марина. – Я слишком много значения придаю логике. Это мешает мне жить. Что ж, попробую иначе».

Тамара слушала, как шумит в ванной стиральная машина, и этот домашний умиротворяющий звук казался ей тревожным. Из-за Марины, конечно. Что опять случилось с ее дочерью?

«Почему – «случилось», да еще «опять»? – подумала она. – С ней вот именно что ничего обычно не случается. У нее ровная жизнь, до мелочей выверенная. И это хорошо. Для нее – хорошо. Она же у нас вечная отличница».

Но уже одно то, что она отчетливо проговаривает внутри себя эти слова, являлось для Тамары признаком беспокойства. Оно не было связано с тем, что не сложились, видимо, у ее дочки отношения еще с одним мужчиной. В конце концов, ничего выдающегося, во всяком случае, по тому, что Марина о нем сообщила, мужчина этот собой и не представлял. Человек, не укорененный в той жизни, которой Марина жила с рождения, но и не выказавший намерения дать ей что-то другое, сколько-нибудь привлекательное. Жалеть о расставании с ним не стоит, и Марина не может этого не понимать: чувства ее правильны, как кристаллы, и разум поэтому никогда не вступал с ними в противоречие. До сих пор не вступал…

Марина в Тамарином махровом халате появилась на пороге кухни.

– Мам, я всю одежду в стирку бросила, – сказала она. – Возьму что-нибудь твое?

Гардероб у Тамары был такой, что дочь могла надеть из него не что-нибудь, а что угодно. Приблизившись к возрасту, который сначала пугал ее, а потом пугать перестал, Тамара по наитию стала выбирать для себя одежду определенного типа и лишь потом узнала, что, оказывается, существует правило: женщина за пятьдесят должна носить только те вещи, которые безусловно подходят и женщине на двадцать лет моложе.

– Бери, конечно, – кивнула она. – Ты на работу?

– Да. Прием, потом визиты. Ты чему улыбаешься?

– Своим мыслям. – Заметив в Марининых глазах огонек интереса – хорошо, что он появился! – Тамара пояснила: – Думаю: могла бы я выбрать на всю жизнь работу, самую что ни на есть любимую, но состоящую в основном из рутины?

– И что решила? – улыбнулась и Марина.

– Что в молодости могла бы, а сейчас – уже нет. Вроде должно быть наоборот, но вот видишь… Хотя, наверное, удивляться не приходится: по маминой жизни я даже предположить не могла, что можно обойтись без рутины. А потом оказалось, что вполне можно, если поставить перед собой такую цель. Глобально поставить, – уточнила она.

– Наверное, – пожала плечами Марина. – Только для меня это слишком сложно, ма. Я всего такого не понимаю, ты же знаешь.

– А когда маленькая была, понимала.

– А когда выросла, перестала.

Это правда. Когда Марине было шесть лет, все друзья Ивлевых говорили, что она, без сомнения, пойдет по маминым стопам – станет журналисткой, а может, и писательницей даже, не зря ведь роман уже пишет. Героями романа, который Марина писала в шесть лет, были два друга, Минэров и Джемперов, а также кот по имени Джарломан. Тамара считала, что такая фантазия не может быть у дочки случайной, но потом оказалось, именно случайной она и была. А Олег и сразу говорил, что это пройдет, и зря Тамара с ним спорила. Впрочем, разве она хотела, чтобы дочь пошла по ее стопам? Нисколько. Наоборот, радовалась, что Марина стала врачом. Если бы она еще замуж вышла и родила, Тамара была бы полностью на ее счет спокойна, и мысли о несбывшихся надеждах ей даже в голову не приходили бы.