Вера Колочкова - Синдром пустого гнезда

Тихо всхлипнув, она испустила горький вздох, смахнула слезы со щек ладонями. И будто сразу легче стало. Будто кто умный и мудрый посмотрел на нее со стороны насмешливо – эх ты, мать-дуреха! Тебе от счастья плясать да радоваться надо, да Бога благодарить всячески, что он твое дитя в макушку поцеловал! А ты жалостливые сопли распустила. Не у всех матерей дети талантливыми рождаются.

С абсолютно художественным восприятием мира. С трехлетнего возраста Данькины рисунки по европейским выставкам гуляют, и письма из разных фондов приходили, и все в один голос твердят – у мальчика, мол, вашего уникальные способности, их развивать надо. Кто ж спорит – действительно надо. Можно было и здесь их развивать, в этом городе. У них тоже художественная школа есть. Не такого уровня, конечно, как в Питере, но все же… Зачем было обязательно в Питер мальчишку отправлять? Никуда его талант не денется, так или иначе все равно поступит в свое Мухинское…

Да, зря она тогда на эту авантюру согласилась. Надо было до последнего вздоха сопротивляться. В конце концов, мать она или кто? Нет, оно понятно, конечно, что там бабушка с дедушкой, то есть свекровь со свекром, и они рады-радехоньки оказались такому подарку. Еще бы – есть себя куда приложить. Свекровь теперь в ту художественную школу при Мухинском училище, где Данечка учится, как мать-императрица заходит. Интересуется успехами внука. И даже систему питания для него свою придумала, которая тяжесть нагрузок снижает. По-особенному сбалансированную. Свекра, бывшего генерала, каждое утро на рынок за свежими овощами и мясом гоняет. А тот и рад стараться – бежит… В общем, приватизировали Даньку к себе в собственность и счастливы. А она теперь – как хочешь. Только вот интересно: где же вы в те времена были, собственники-прихватизаторы, когда ее, беременную Машкой, даже на порог своей генеральской квартиры не пустили? Когда родному сыну условия ставили – или родители, или жена-провинциалка? А с каким гордым остервенением сопротивлялись потом рождению Даньки, если вспомнить?

Хотя – чего вспоминать… Было и быльем поросло. Все вопросы давно заданы и ответы на них давно получены. И примирение было, и признание, и прощение. Да и чего бы не признать? Семья-то у них с Сергеем получилась дай бог каждому. А насчет прощения… Очень уж хотелось Сергею с родителями помириться! Вот и пришлось себя переломить… И зря! Если бы и дальше жила с обиженной миной (полное право имела, между прочим!), то и Данечку бы не пришлось отдавать. А теперь получается, что свекровь ей по-своему отомстила. То есть через годы сына себе компенсировала. В лице внука.

Поначалу, когда Даньку в Питер увезли, она чуть ли не каждую неделю к нему моталась. Пока не состоялся тот памятный разговор на кухне большой генеральской квартиры в Соляном переулке. Она тогда без звонка приехала, просто нарисовалась в дверях, проглотив недовольное, скрытое за вежливой улыбкой удивление генеральши-свекрови. Даже имя у нее было генеральское – Аделаида Станиславовна. Такое сразу и не выговоришь. А пока выговариваешь, спина сама собой по-солдатски напрягается и глаза пучатся от старания.

– …Здравствуйте, здравствуйте, Танюша… Проходите на кухню, я как раз кофе пью.

– А… Данечка еще дома? – пролепетала та в обтянутую бежевым стеганым халатом спину свекрови, торопливо стягивая с ног ботинки.

– Да бог с вами, Танюша… – чуть повернула голову назад та, продолжая шествовать по широкому коридору в сторону кухни. – У них занятия с восьми часов начинаются. И график очень плотный – с утра общеобразовательные предметы, а потом – четыре часа специальные. Да еще плюс дополнительные занятия. У ребенка нет ни минуты свободного времени.

– Да, я понимаю…

На кухне Аделаида Станиславовна поставила перед ней чашку с кофе, подвинула поближе вазочку с печеньем, села напротив, почти ласково глянула в глаза. Однако от этой ласковости спину у нее опять свело и в горле пересохло, и пришлось торопливо глотнуть густой черной жидкости, и пропихнуть ее через горло, будто ложку дегтя. Кофе свекровь пила крепкий, густой и на вкус совершенно отвратительный. Горечь, она и есть горечь. Хоть и благородно-кофейная. Напиток, предназначенный, наверное, для демонстрации отдельно взятого снобизма. Вроде того – не всем дано понять этой гурманской прелести. По крайней мере, свекровь его так и пила, демонстрируя, что именно ей уж точно сверх меры дано. Глотнув из своей чашки, произнесла с улыбкой:

– Ой, простите, Танечка, ради бога… Я же вам сахар не предложила! И сливки…

– Да ничего, Аделаида Станиславовна. Я лучше потом… Я потом кофе попью. А сейчас я лучше к Данечке в школу сбегаю.

– Это еще зачем? – настороженно подняла криво подмалеванную коричневым карандашом бровь Аделаида Станиславовна. – Вы что, будете его с урока вызывать? Или как вы себе это представляете?

– Ну почему с урока… Я звонка дождусь, чтоб на переменке…

Свекровь медленно опустила бровь на свое законное природное место, также медленно произвела очередной глоток кофе. Потом уставилась в нее долгим взглядом – таким же противно горьким, как благородный напиток без плебейского добавления сливок и сахара. А вздохнув, решительно проговорила:

– Что ж, Танюша… Я давно с вами хотела поговорить на эту тему, да все как-то не решалась. Думала, вы сами для себя все правильно определите.

– А что случилось, Аделаида Станиславовна? Что-то не так с Данечкой?

– Нет. С Даниилом как раз все в порядке. Можно сказать, в совершеннейшем порядке, и даже более того.

– А… что же тогда?

– Ну, как бы вам это сказать, чтобы вы меня правильно поняли… В общем… Понимаете, мальчик же сейчас весь в творчестве… У него с поступлением в художественную школу совершенно поменялась концепция жизни! Уже совершенно другой контекст… Он сейчас испытывает колоссальные нагрузки, и это очень даже хорошо, и это ему сейчас необходимо, понимаете?

– Да, конечно, Аделаида Станиславовна… Конечно же я все понимаю!

– А если понимаете, то… Вы бы как-то не мешали ему, Танечка… Ведь вы же своими приездами явно ему мешаете!

– Я?! Я – мешаю?

– Конечно мешаете! Вырываете из контекста, из настроя, из творческой духовной сосредоточенности. У него и так сейчас нагрузок много, а вы своим приездом ему еще одну нагрузку устраиваете.

– Постойте, Аделаида Станиславовна, что-то я вас не совсем понимаю. Вы хотите сказать, что общение с матерью для ребенка – это дополнительная нагрузка?

– Да. В данном конкретном случае я полагаю, что именно так и есть.

– А я всегда считала, что все совсем наоборот…