Маша Царева - Небо. Парашют. Юноша

Инга повернула к нему лицо, она улыбалась. Кажется, впервые я видела искреннюю улыбку на ее лице. От улыбки этой она казалась еще моложе. А может быть, все дело в отсутствии косметики – черт его знает. Кирилл что-то весело ей рассказывал. Время от времени он подносил ее узкую руку к губам и мягко целовал ладошку.

А я не знала, умиляться мне или плакать. Странное это было чувство. Если бы пару дней назад мне бы рассказали, что так вот получится, и спросили бы, какой будет моя реакция, я бы без тени сомнения ответила: подойду к Калинину, что есть мочи пну его ногой под зад, попытаюсь с максимально гордым видом покинуть помещение и разрыдаюсь, только исчезнув из их поля зрения. Но сейчас… Сейчас я смотрела на то, как Кирилл Калинин улыбался своей Метелкиной, и с ужасом думала о том, насколько же гармонично они смотрятся вместе.

– Красивая пара, – вдруг озвучил мои мысли посторонний голос.

Вздрогнув, я обернулась и обнаружила за своей спиной уже знакомого мне доктора.

– Да уж, – промямлила я.

– Давно они вместе?

Я пожала плечами:

– Несколько лет.

– Он так за нее переживает. Это так романтично, – вздохнул врач.

– Да, – согласилась я.

– А вы почему такая грустная? – проявил заботливость медик. – У вас тоже здесь родственники?

– В некотором роде, – усмехнулась я, – но вообще-то, похоже, мне пора домой.

– Конечно, идите, – поощрительно улыбнулся он, – вам надо выспаться и отдохнуть. Цвет лица у вас отвратительный. Это я вам как врач говорю.

Когда я уходила, ни Инга, ни Калинин даже не посмотрели мне вслед.

На автоответчике меня поджидало сообщение от начальства. Главный редактор газеты «Новости Москвы» Максим Леонидович Степашкин гнуснейшим голосом просил перезвонить ему в любое время.

Почему-то мне и раньше приходилось наблюдать эту тревожную закономерность: если уж на твою голову сваливаются неприятности, то все разом. И Калинина я вряд ли еще увижу (ну, только в тот знаменательный день, когда он вывезет из моей квартиры свой позабытый здесь хлам), и с работы меня скорее всего уволят. Я такая – всегда жертвую работой ради бурной личной жизни. В глубине души я понимаю, что это неправильно. Но ничего поделать с собою не могу. Как только в моей жизни появляется достойный внимания мужчина, все остальное мгновенно отходит на второй план.

А ведь я могла написать роскошный материал о парашютистах. В моем распоряжении были такие уникальные факты и такие яркие фотографии! Но вместо того, чтобы, просидев за компьютером хотя бы пару часов, сотворить нечто гениальное, я наскоро набросала заметку репортажного плана и по факсу отправила ее в редакцию.

Представляю, что мне скажет Степашкин. Ведь планировалось, что материал о бейс-джамперах будет опубликован на развороте. Я три раза брала выходные ради этой статьи, и поездку в Италию оформила как командировку. Редакция даже оплатила мне половину стоимости авиабилетов.

Я полистала записную книжку и нашла домашний номер главного редактора. Никогда раньше я не звонила Степашкину домой. В отдельные моменты у меня складывалось впечатление, что и дома-то никакого у него нет. Сами посудите: когда я прихожу на работу, Максим Леонидович уже там, сидит себе в своем кабинете и, сдвинув брови к переносице, просматривает вереницу факсов. Ухожу – а он все там же, в той же позе, усердно стучит по клавиатуре. А офисная уборщица тетя Груша даже пару раз, многозначительно понизив голос, сообщала, что шеф ночевал в своем кабинете, свернувшись клубочком на коротковатом кожаном диванчике.

– Алло! – я сразу узнала его голос.

– Максим Леонидович? Это Саша. Саша Кашеварова.

– А, вы, – без особенного энтузиазма отозвался он, – подождите секундочку.

На заднем плане послышалась какая-то увлеченная возня, а потом и звонкий собачий лай, переходящий в обиженный визг.

– Извините, – к трубке вернулся запыхавшийся Степашкин, – я тут собаку завел. Лабрадора. Никогда бы не подумал, что со щенками столько проблем. Придется завтра на работу в кроссовках идти. Все ботинки съедены.

Я ушам своим поверить не могла. Степашкин, безжалостный монстр, биоробот, хладнокровный пожиратель провинившихся корреспондентов, завел щенка лабрадора! Если бы он приобрел мрачного добермана или сурового ротвейлера – с этим я бы еще могла смириться. Но хоть убейте меня, но я не могу представить Максима Леонидовича, нежно почесывающего разомлевшую собачку за ушком.

– Я хотел поговорить по поводу вашего последнего материала, Саша.

– Понимаю, – вздохнула я. – Знаете, если еще не поздно, то я могла бы…

– Мне он очень понравился, – перебил Степашкин, и я, булькнув, умолкла на полуслове. – Поздравляю, Кашеварова, вы растете.

– Вы… правда так считаете? – недоверчиво переспросила я. – Это не розыгрыш?

– Если бы еще не ваша лень и патологическая склонность к вранью, – ворчливо добавил он.

Вот это больше похоже на Степашкина, к которому я привыкла.

– И вы просили меня перезвонить только поэтому, – не переставала изумляться я, – чтобы похвалить?

– Не только, – мягко возразил он. – Знаете ли вы, что у нас освободилась ставка заместителя главного редактора?

– Что? – после паузы тупо переспросила я.

– Ставка моего заместителя, – терпеливо повторил он, – не знаю, правильно ли я поступаю. Но почему-то я сразу подумал о вашей кандидатуре. В принципе ваши обязанности мало изменятся. Но вам придется править тексты младших корреспондентов и раз в неделю писать материал на разворот. Такой, как вы написали о парашютистах.

– Я… Я потрясена, – честно сказала я.

– Так вы согласны?

– Естественно!

– В таком случае послезавтра зайдите с утра в отдел кадров, а потом сразу ко мне. И вот еще. Я жду от вас материал о диггерах. Запишите телефон одного из них, – он продиктовал цифры, которые я, недолго думая, записала на обоях карандашиком для губ, – очень интересный человек. Бывший стриптизер, к тому же кандидат филологических наук.

Я посмотрела на себя в зеркало – по лицу моему расползалась характерная сальноватая улыбочка. А как бы вы, скажите на милость, отреагировали бы на сообщение, что вам предстоит встретиться с мускулистым суперменом, интересующимся филологией?! Эх, Кашеварова, дитя порока!

– Все будет сделано! – отчеканила я.

– Но учтите, – в голосе Степашкина появились знакомые металлические нотки. – Если я почувствую, что вы не справляетесь, безжалостно уволю!

А потом я распечатала бутылочку «Бейлиса» и принялась глотать приторный кофейный ликер прямо из горлышка, высоко запрокидывая голову. Ноги я положила на стол – на американский манер. Правда, на мне были заляпанные грязью осенние сапоги. Ничего, девушка, жизнь которой резко повернулась на сто восемьдесят градусов, имеет право на одноразовое свинство.