Елена Лобанова - Из жизни читательницы

Все испортила Метелкина.

Сначала ее рогатая шапка вполне органично вписалась в пейзаж и даже приятно оживила его. Но когда я, осторожно задвинув за собой дверь маршрутки (чтобы не спугнуть доверительного молчания внутри!), в несколько не совсем грациозных прыжков догнала ее и двинулась рядом, — эта девица одарила меня взглядом, каким школьники скользят по формулярам под конец экскурсии «Умение пользоваться библиотечным каталогом».

— Антонина?! — негодующе прикрикнула я.

И только тут поэтесса вздрогнула, остолбенела, ойкнула и вообще пришла в себя. Однако не до конца: разговор наш не забурлил, как обычно, ручьем, а вяло заструился по обмелевшему руслу в направлении «ну как дела» и «что новенького».

Дела оказались не блестящими: Метелкину отчисляли из института. Она, оказалось, провалила два зачета, а третий умудрилась не сдать с прошлой сессии.

— Ничего себе! — ужаснулась я. — Это на каком же ты курсе?

— На третьем. Между прочим, тройка — мистическое число! Божественная гармония! А может быть, это мне знак свыше! Знак, что я иду не своим путем! — с вызовом было заявлено мне.

— М-м… Как говорит одна моя знакомая учительница английского — мэйби-мэйби, пехэпс-пехэпс… Да подожди ты! Куда несешься?!

— Куда-куда… Живу я тут через дорогу. Хочешь — пошли! — с некоторым раздражением предложила она.

Я немного поразмыслила. Спросила:

— А чай у тебя есть?

— Даже кофе! — оскорбленно уточнила Метелкина.

Проживала поэтесса на квартире: по ее словам, то был когда-то купеческий дом. Снаружи этот дом выглядел так, словно его не реставрировали как раз с купеческих времен. Изнутри, впрочем, становилось ясно, что нет, реставрировали, и весьма активно: с размахом выстроенные купеческие хоромы приблизительно четырехметровой высоты были поделены на комнатушки площадью примерно в две просторные собачьи будки.

В одну из этих каморок Антонина втиснула меня и сама втиснулась следом. Чудо! Здесь умудрилось разместиться еще и кресло-кровать, а над ним, на вбитом в стенку гвозде, — вешалка с одеждой.

— А стол у меня — вот! — похвасталась поэтесса и хитроумным маневром пристроила к подоконнику некрашеную доску, косо подперев ее палкой.

— Ну а книги? Книги в этом доме имеются? — придирчиво осведомилась я и еще раз огляделась.

В ответ хозяйка со скрипом распахнула створки того, что я приняла было за заколоченную дверь в стене. За створками обнаружилась кладовочка вместимостью с полкомнаты, одновременно служившая, как стало ясно, книжным шкафом, комодом, буфетом и чуть ли не холодильником. Пока Антонина управлялась в кухне с чайником, я успела не только познакомиться с ее библиотечкой, но и рассортировать ее тематически: Стивен Кинг, фэнтези и поэзия. Не удалось разобраться лишь с неряшливой стопкой журналов.

— Но пыль надо все-таки иногда вытирать! — свекровьим тоном заметила я по возвращении хозяйки. — Девушка взрослая, на выданье… тем более учебой теперь не обремененная…

— Ни на каком не на выданье! — отрезала Метелкина и сердито обрушила на стол чайный инвентарь: чайник, две чашки и две ложки.

— Что так сурово? Обет безбрачия? Поэтичекая карьера? Или, может, феминизм? — вежливо интересовалась я, помогая извлечь из кладовой банку яблочного варенья и кулек с надкусанным батоном.

Антонина вдруг бросила все, прошлась по комнате и остановилась. Точнее, с трудом протиснулась между стенкой и моими коленями и забилась в угол. На лице у нее установилось выражение, среднее между жалобным и торжественным: лупоглазое личико вздернулось и заострилось, а уголки губ загнулись вниз.

— История моей личной жизни окончена! — с вызовом сообщила она. — Мой любимый человек… ну, короче, не свободен.

Я сочувственно покивала головой и принялась разливать чай. Нельзя сказать, чтобы меня вовсе не интересовала история личной жизни Метелкиной, но заранее смущали выражения, в каких она могла быть рассказана. Штампы с детства отвращали меня. Поэтому я только деловито уточнила:

— То есть никакого эпилога в этой истории не ожидается?

— Почему же! У меня все готово… Завещание, стихи… Я завещаю ему венок сонетов.

Как можно было на это отреагировать? «Парней так много холостых» или «Да подожди — может, он тебя еще не переживет!» Штампы преследуют всех нас…

Я опять покивала и перевела взгляд в окно. За ним открывался соответствующий помещению вид: чахлый деревянный сарайчик с прислоненной к нему деревянной же лестницей — все серо-коричневое, немощное, покорно доживающее свой век.

И неожиданно этот убогий ландшафт как-то объединился с историей первой любви и венком сонетов в завещании: все выстроилось вдруг в единую картину в торжественных и печальных золотисто-коричневых тонах, пронизанную солнечным лучом, словно сквозь просвет в осенних облаках.

Наверное, я где-то читала такой рассказ?

Я легонько щелкнула Метелкину по лбу и напомнила:

— Твой чай остывает!

Она вздохнула и покорно притиснулась к доске-столу.

— Слушай… А может, Славик тебе поможет с учебой? Он же у нас вроде в начальстве!

— Уже не в начальстве, — махнула она рукой, — я звонила…

— М-м… А Жорж знает? Может, посоветуешься с ним?

— Жорж уехал в Москву. С Томкой. Здесь, говорит, перспективы нету…

— Что-о?! — завопила я, вскакивая.

И тут же плюхнулась на место: палка-опора накренилась, и стол поехал в мою сторону вместе с чашками и чайником.

— Валера! Жорка сбежал! В Москву! И Томка с ним! — закричала я с порога, швыряя в угол сапоги.

Из комнаты послышалось какое-то мычание.

— Ты слышишь?! Уехали насовсем! Предатели!

— Бывает… — отозвался Валерий.

Я застыла на пороге. Сюжет речи вылетел у меня из головы.

Машинка косо стояла на полу. Вокруг валялись разбросанные книги, бумаги и опрокинутая карандашница. И листки рукописи — РУКОПИСИ! — беспорядочно белели, расшвырянные по всей комнате, и устилали пол, точно гигантские хлопья снега.

А на столе красовался компьютер.

Элегантно-серый монитор горел светлым окном экрана, обрамленным разноцветными сияющими точками и таинственными символами.

Сотни две клавиш на плоской панели клавиатуры были помечены русскими и латинскими буквами, а также иными неизвестными знаками.

Чуть слышно урчал системный блок, игриво подмигивая то красной, то зеленой звездочкой.

Еще какие-то неведомые мне части электронного ансамбля расположились вокруг, раскинув по столу паутину проводов.

Компьютер в кабинете информатики или в офисе у Самого воспринимался как вполне естественная часть интерьера.